Несколько недель назад в моей ленте на «Фейсбуке» условно загорелся знак ромба с мигающим восклицательным знаком внутри (таким символом справочно-правовая система обычно призывает юристов прочитать важные изменившиеся документы): ряд коллег одновременно затронули вопросы аспирантуры. В совокупности с внешними обстоятельствами, произошедшими этой осенью, такими как II Всероссийский научный форум «Наука будущего – наука молодых», конференция в рамках проекта по разработке новых моделей аспирантуры по заказу Минобрнауки, новое издание журнала Higher Education in Russia and Beyond, посвященное проблемам организации и реформирования аспирантуры, выпуск «Типичной Вышки» о сходстве и различиях аспирантов НИУ ВШЭ и аспирантов других университетов, и была определена актуальность темы данной заметки.
Какие вопросы волнуют академическое сообщество, аспирантов, органы государственного управления? Есть ли точки пересечения между ними?
Сигналом к обсуждению обозначенной темы среди коллег послужило размещение в СМИ информации об очередной реформе вузовской аспирантуры, высказанной руководством Министерства образования и науки РФ на форуме «Наука будущего – наука молодых». Учитывая, что с момента последней реформы, когда аспирантура была выведена из системы послевузовского профессионального образования и включена в образовательные программы высшего образования, прошло не так много времени (3 года) и многие трудности остаются нерешенными, грядущие перемены воспринимаются достаточно остро. Признавая низкий процент защит кандидатских диссертаций (около 30%), востребованность кандидатов наук в государственном и частном секторе (данный тезис лично для меня является самым недоказанным), Минобрнауки предлагает «сделать образование непрерывным», разрешая образовательным организациям самостоятельно формировать перечень вступительных экзаменов с учетом результатов освоения абитуриентами программ магистратуры. На мой взгляд, не только вступительные экзамены, но и сам процесс обучения в аспирантуре должен учитывать результаты освоения аспирантами программ специалитета, магистратуры. В этом мне видится точка пересечения интересов всех участников этого процесса. Пока уровень подготовленности абитуриентов, поступающих в аспирантуру, разный (кто-то поступает сразу после окончания магистратуры, имея в своем «портфолио» список опубликованных (и даже качественных) статей, а кто-то встает на эту тропу спустя время, и освоение методологии научного исследования является для него необходимостью), учебный план аспиранта должен быть индивидуальным. Воспроизводство научно-педагогических кадров не может быть массовым. Во-вторых, высказывается мысль об исключении педагогической практики из учебного плана. Это объясняется, с одной стороны, недостаточностью установленного времени для освоения исследовательских компетенций и написания кандидатской диссертации, а с другой – уходом аспирантов в неакадемический сектор. Наконец, ключевой идеей реформы профильного министерства является возврат к обязательной защите диссертации по окончании обучения в аспирантуре. Стоит ли напоминать о том, что реформа аспирантских школ 2012 года строилась на разграничении окончания аспирантуры с присвоением квалификации «Исследователь. Преподаватель-исследователь» и защиты кандидатской диссертации? Приведет ли изменение существующей модели обучения в аспирантуре к выполнению основного показателя отчета о целевом использовании бюджетных средств перед Счетной палатой? Не усилится ли разрыв между системой оценки эффективности образования в аспирантуре и целью повышения качества кандидатских диссертаций? Не знаю, есть ли ответы на эти вопросы у органов государственного управления и академического сообщества, у меня их нет.
Следующим важным вопросом является интернационализация программ подготовки аспирантов в России. Анализируя международную входящую мобильность аспирантов, С.Ю. Рощин и Е.Н. Кобзарь отмечают, что требования к сдаче квалификационных экзаменов и защите диссертации на русском языке снижают привлекательность наших программ для иностранных абитуриентов. Устранение данных барьеров наряду с предоставлением российским образовательным и научно-исследовательским институтам права самостоятельно присуждать ученые степени будет способствовать повышению конкурентоспособности российских PhD-программ на международном уровне[i].
Занятость кандидатов наук также привлекает внимание академического сообщества. По данным Центра институциональных исследований НИУ ВШЭ, из 2221 студента аспирантуры, обучающихся в 13 университетах, продолжить научно-педагогическую карьеру хотели бы чуть более 50%. Среди тех, кто выбирает альтернативный карьерный трек, 13% собираются заниматься аналитической работой в частных компаниях, 10% нацелены на замещение должностей в государственных органах, 9% выбирают предпринимательство, 8% видят себя в частном секторе на местах, не связанных с исследовательской деятельностью, и оставшиеся 6% хотят занять нишу фрилансеров либо находятся в поиске себя[ii]. Если ожидания аспирантов понятны, то заинтересованность работодателей в исследователях, по своим компетенциям не отличающихся от магистров, – вопрос открытый.
К чему приведет модернизация аспирантуры – к ужесточению формальных требований и процедур обучения и защиты диссертации или их ослаблению за счет передачи части полномочий университетам и научно-исследовательским центрам, – покажет время. Для меня лишь очевидна необходимость в стремлении государства повысить отчетные показатели не потерять «маленького человека» – аспиранта.
[i] Kobzar E., Roshchin S. Rebalancing Doctoral Education in Russia: Between Science and Education? Higher Education in Russia and Beyond / №3(9) / Fall 2016, pp. 12-14
[ii] Gruzdev I., Terentev E. Life after PhD: What Careers Do PhD Students in Russia Consider? Higher Education in Russia and Beyond / №3(9) / Fall 2016, pp. 20-21