Проблема смены поколений в российской науке. Часть 4

Владимир Порус, ординарный профессор, руководитель Школы философии факультета гуманитарных наук

В отечественной философии смена поколений – острая проблема. Уходящее сейчас поколение образовывалось и приобретало жизненный и профессиональный опыт в годы разложения и заката тоталитарного государства, видевшего философию служанкой идеологии. В 60-е и 70-е годы философов (т.е. тех, кто тогда получал философское образование и затем работал в государственных институтах) называли бойцами идеологического фронта, и к этому вряд ли нужны комментарии. У представителей этого поколения (их все меньше, но «бойцы» кое-где еще в строю) накапливался опыт выживания. Он (по сути, не по форме!) был передан молодым профессионалам, которые уже не боялись репрессий, но хорошо усвоили, что добиться карьерного успеха можно, если аккуратно следовать по проторенным тропам. И если раньше философские исследования должны были сопровождаться клятвами верности известным догмам, то теперь успех гарантирован тем, кто чутко улавливает философскую моду и демонстрирует способность следовать ей. Я бы сказал, что в этом – одна из иронических гримас нашего времени. Трагизм прошлого сменился комизмом приспособления к настоящему. О будущем говорят осторожно, озираясь, чтобы не стать посмешищем.

Когда философия прислуживала идеологии, ее профессионалам предоставлялись определенные жизненные преимущества. За службу платили, кандидатская и докторская степени долго были синонимами достатка. Когда служба кончилась, а платить стало нечем и незачем, философ-профессионал мог выжить, если находил дополнительные источники пропитания (я говорю не о тех, кто терпел нищету, но радовался свободе самореализации). В.П. Зинченко в шутку называл новое поколение (не только философов!) «детьми капитана Гранта»: поиски грантовых поддержек стали стратегией выживания, а получить грант было легче, если ты в «тренде». Так тренд стал новым идолом.

Недоверие к философии, к сожалению распространенное среди так называемых интеллектуалов, транслирует отвращение к пустословию былых «блюстителей» идеологической чистоты. Новые профессионалы, ощущая на себе тень прошлого, пытаются бежать от него как черт от ладана. Куда бежать – не всегда ясно, но разрыв связи поколений не может не быть болезненным. Разговоры о «слабости традиций», о каком-то отставании отечественной философии от «современных» направлений, достаточно бессмысленные сами по себе, сопровождаются гневными жестами в сторону философского «истеблишмента», якобы ответственного за это положение дел. Представителей «старшего поколения», занимающих командные посты и участвующих в принятии важных решений, обвиняют в том, что они, «всегда готовые к журьбе, поют все песнь одну и ту же, не замечая об себе: что старее, то хуже». Правда, новые песни – это чаще перепевы зарубежных, которые «там» устаревают быстрее, чем входят в моду «здесь». Но это не меняет дела.

Когда меня спрашивают, в чем сила и слабость новых поколений философов, я в смущении: имею ли я право судить об этом? Выскажу только несколько личных мнений (как теперь принято говорить, «оценочных суждений»), не претендуя ни на что большее. Что бы ни сказать о новом поколении, именно ему принадлежит настоящее и от него зависит ближайшее будущее.

Кое в чем я ему завидую. Оно не имеет опыта несвободы. Ему доступны такие потоки информации, о которых мы в свое время даже не могли помыслить. Оно раскрепощено, его связь с мировой культурой носит не мечтательный, а конкретный, физически ощутимый характер. Я не уверен, что всем молодым философам удастся прожить свою жизнь, не заботясь о свободе, так, будто она принадлежит им по праву рождения. Если она снова станет мечтой, я надеюсь, у них хватит сил бороться за то, чтобы вернуть ее в действительность.

Уже скоро кому-то из них достанется роль нового «истеблишмента». Им придется определять пути развития отечественной философии. Куда поведут эти пути? Удастся ли провести корабль между Сциллой и Харибдой? Одна из них грозит утратой самобытности российской философии, ее растворением в каком-либо из господствующих ныне «мировых трендов». Другая же сулит самоубийственную изоляцию, замыкание на якобы самоценной специфике национального самосознания. Кто станет новым Одиссеем?

Молодому поколению придется возвращать философии ее репутацию, утраченную или подмоченную за долгое время прислуживания (когда-то – богословию, когда-то – господствующей идеологии, а сегодня – науке). Это будет трудная работа.

Нередко приходится слышать, что философии пора вернуться «к себе», не претендовать на роль дисциплины в университете, где ее еще терпят по инерции, но этому терпению наступает предел. Я бы снова напомнил об Одиссее: слышать и понимать песни сирен, но не поддаться их губительным чарам. Уйдя из университетов, философия превратится в экзотику, занятие для снобов, чудаков или юродивых. Она лишится своего места в культуре, а культура без философии станет муляжом.

Есть и другой соблазн: стать коллекцией «инструментальных практик», к которым якобы потянутся студенты, грезящие о быстром жизненном успехе. Это чревато вырождением в софистическое шарлатанство. Философия, чтобы жить, должна непрерывно обновляться, сохраняя при этом свое предназначение – быть лабораторией основных смыслов и проектов развития культуры. Променяв свое культурное первородство на похлебку прагматического успеха, она разделит участь Исава – сойдет в архив устаревших интеллектуальных традиций.

Для меня это главное. Возможно, буду услышан и понят. А нет так нет.

 

Ян Левченко, профессор Школы культурологии факультета гуманитарных наук

Я родился на балтийской окраине советской империи, четверть века назад вновь сделавшейся независимым государством, и ряд понятий, включая «отечество», дают мне пищу для неразрешимых сомнений. Одно я знаю точно: «культурология» не переводится на другие языки, пусть о самостоятельной науке о культуре и начали когда-то говорить американские антропологи. Но только российская номенклатура настаивает на культурологии как отдельной специальности. Мы можем этим даже гордиться, как, например, великой литературой, успешной пропагандой или отсутствием идеи дренажной канавы. Однако культурология в представлении одноименных российских учебников оказывается бедной родственницей «старших» наук. Это связано с тем, что cultural studies – не наука в ее модерновом смысле, а набор проблем и подходов к их описанию. Нет нужды сравнивать ее с социологией и тем более философией, покровительствующей всему гуманитарному знанию. Но поскольку это все же происходит в силу бюрократического статуса культурологии, ничего не остается, как признать ее дисциплиной с невнятной предметной сферой, и на этом успокоиться. Я стараюсь говорить, что занимаюсь cultural studies, не из какого-то «низкопоклонства перед Западом», хотя это самая простая и эффективная трактовка. Просто, когда говоришь «культурология», сразу приходится учитывать массу проблем, связанных с идентификацией и самоописанием. Теперь о смене поколений в российской науке о культуре. Поколение, получившее ученые степени в советские годы, могло фактически или по самоощущению заниматься изучением культуры, но специальности такой не было. Культурология появилась, когда такие люди, как я, учились в университетах начала 1990-х. Культурологию преподавали ученые самых разных специальностей, да и сейчас стройные ряды культурологов – это скорее антиутопия; от такого образа делается не по себе. Так что я был бы склонен говорить не о смене поколений культурологов, а о смене поколений интеллектуалов с гуманитарными интересами. Старшие владели письменными языками, культивировали энциклопедизм, придерживались интеллигентских принципов. Среднее поколение, которое я здесь вроде как представляю, осознало, что можно трепаться на популярных языках, подсматривать в смартфоне любую информацию и легко размениваться на мелочи. Туманности узконаправленных журналов, в которых мы от случая к случаю печатаемся, не ставят крест на так называемой «большой науке», но эта последняя больше не является самоцелью. Неясная область «философии культуры», играющая роль спасительного паллиатива в доживающей свой век номенклатуре, не имеет прямого отношения к сфере прикладной культурологии, которая организует городскую среду, досуговую сферу и проверяет работу систем социального взаимодействия с помощью культурных продуктов – от формочек для песка до 3D-очков Oculus Rift. Можно, конечно, делать «проверенные» ставки и обеспечивать преемственность, но этим вполне успешно занимаются «старшие» гуманитарные науки. Не стоит тратить время на то, чтобы их догнать. Все изменилось. Резюмируя свою реакцию на вопрос, подчеркну, что смена поколений в науке – это дверь. А мы часто лезем сначала через забор, потом в окно. Это некультурно, но мы же культурологи, что с нас взять.  

Авторы текста: Левченко Ян Сергеевич, Порус Владимир Натанович, 15 сентября, 2016 г.