Проблема смены поколений в российской науке. Часть 2

 

Автономов Владимир Сергеевич

Научный руководитель Факультета экономических наук

 

Владимир Автономов, научный руководитель факультета экономических наук, профессор департамента теоретической экономики НИУ ВШЭ

На мой взгляд, сравнивать имеет смысл сегодняшних молодых ученых и нас, когда мы были в их возрасте. Разница будет большая, и в первую очередь в окружающем ученых мире. В наше время наука представляла собой престижную область работы и при нормальной карьере давала хороший доход. Доктор наук получал 400 рублей, заведующие секторами и отделами еще больше. Старшие научные сотрудники – кандидаты могли зарабатывать больше 300. Это заметно превышало средние заработки советских трудящихся, а ведь надо учесть сравнительно интересную работу и уважение, которым ученые пользовались в обществе. Неудивительно, что симпатичные молодые девушки, которые сейчас разносят кофе в «Кофемании», в те времена разливали чай в секторах и отделах, будучи младшими научными сотрудниками (что придавало научной работе дополнительную увлекательность). Но вот с «нормальной карьерой» все было не так просто. Она требовала помимо собственно научной работы большой общественной активности и попадания в партию, куда научному сотруднику проникнуть было особенно непросто. Но важно то, что прожить в научном институте можно было и не стараясь сделать карьеру, просто она развивалась медленнее и не достигала больших высот, зато можно было делать много интересных вещей, проходящих по разряду «хобби». Так что, если не хотелось конкурировать за место под солнцем, можно было это себе позволить.

Это то, что недоступно нынешнему молодому поколению. Прежде всего наука перестала быть сферой, где можно спокойно прокормить себя и семью. Для этого надо совмещать научные изыскания с большой преподавательской нагрузкой или с бизнес-консалтингом. Не будем себя обманывать: это чрезвычайно затрудняет занятия наукой. Для выпускников хороших университетов сегодня вопрос стоит так: интересное занятие или занятие доходное. Товарищи по курсу, выбравшие карьеру в бизнесе, очень скоро будут смотреть на молодого ученого сверху вниз, тем более что и общественное мнение сильно сдвинулось в сторону чисто денежных предпочтений. В советское время можно было хотя бы презирать однокурсника, погнавшегося за партийной карьерой. А сейчас в российском обществе господствует отношение к фундаментальной науке как к чему-то избыточному. Это можно проследить и по структуре государственного бюджета, и по печальной судьбе Российской академии наук. Сейчас за границу уезжают в основном люди, которые хотят сделать научную карьеру (особенно в области естественных наук и математики). Тем же, кто хочет достичь быстрого роста доходов, до последнего времени имело смысл оставаться в России.

Кроме того, в настоящее время молодого ученого с самого раннего возраста окружает конкурентная среда, а в последнее время давление рейтингов, индексов и других учетных показателей, измеряющих научные успехи, становится все сильнее. В этом смысле агрессивная бизнес-среда вторгается в науку. Абстрагироваться от нее и необходимо, и невозможно, если вы хотите работать в науке.

Надо сказать, что публикации в те времена были очень непростой задачей. Выручали плановые коллективные монографии (так называемые «братские могилы»). Если вы попадали в число авторов, то публикация была вам гарантирована, даже если главному редактору приходилось переписывать вашу главу. Но вот «инициативные» статьи в очень немногочисленные журналы надо было «пробивать», и занимался этим обычно не сам автор, а его начальник. Правда, и сейчас без этого не обходится, но появились рецензии, и качество стало больше значить. А я помню момент, когда во время перестройки появилось совершенно новое странное ощущение, что, если напишешь интересно, тебя напечатают. Каноны, по которым пишутся статьи, в те времена, конечно, были другие. Думаю, что в чем-то даже менее стесняющие: в начале подходящая к случаю цитата из Маркса-Ленина, а в конце – из отчетного доклада очередному съезду КПСС, а в середине все достаточно свободно (разумеется, в рамках марксистско-ленинской парадигмы). Сейчас канон стал международным: обзор литературы с указанием своего вклада, модель, счет, выводы. К статье, написанной иначе, отнесутся с подозрением. Вообще, возвращение российских экономистов в мировое сообщество поставило наших молодых исследователей в то положение, в котором мы не были никогда. Не буду судить о том, насколько это хорошо для них, хотя открытость хороша всегда. Но это связано с необходимостью писать на конвенциональные темы, которые вовсе не обязательно будут интересны российскому читателю. Поэтому старшему поколению, уже завоевавшему себе репутацию в России, легче: можно выбирать себе аудиторию и жанр публикации. У молодежи такого выбора нет: надо играть по новым правилам.

Из всего, что я сказал, следует, что новому поколению экономистов стало жить труднее, чем их предшественникам. Это действительно так. Но закончить я хочу на мажорном аккорде: мне то и дело встречаются молодые люди, которым именно интересно заниматься наукой. Они далеко не всегда похожи на аутичных ботаников. Это вполне современные ребята и девушки, с которыми хорошо вместе работать и просто разговаривать. Их не много – и не должно быть много, но они есть, и это радует.

 

Ландо Сергей Константинович

Декан Факультета математики

 

Сергей Ландо, профессор факультета математики

Проблема смены поколений существует во всех областях жизни – от педагогики до политики – и во все времена. Среда, в которой смена поколений отсутствует, обречена на быстрое вымирание. Главное содержание проблемы смены поколений лежит на поверхности: старшие, привыкшие к собственной непогрешимости, не подвергают сомнению свое право принимать решения по ключевым вопросам развития, тогда как младшим неизбежно становится неуютно от – в лучшем случае – постоянных покровительственных похлопываний по плечу. И смена поколений – штука всегда жесткая, иногда жестокая. Особенно жестокой она бывает, когда отсутствуют возможности для расширения площадок, когда толкотня идет на маленьком пятачке, а ресурсы – журналы, гранты, исследовательские и преподавательские позиции – сосредоточены в руках очень небольшой группы людей (в математике так, например, происходит в Италии или Нидерландах). Но для того, чтобы смена поколений происходила, необходимо, чтобы младшие ощущали себя таковыми и могли совершать координированные действия. Или же нужны искусственные внешние механизмы, как это сделано в Европе, где после достижения 68-летнего возраста необходимо уходить на пенсию, освобождая тем самым места для новых лиц.

Если речь идет о мировой математике, то ее основными поколенческими проблемами мне представляются:

– резкое расширение круга людей, делающих математику: идет бурный рост количества издаваемых журналов, в том числе электронных, и активность многих молодых людей направлена в первую очередь на увеличение числа публикаций, препятствующее повышению их качества;

– резкое расширение круга псевдоприложений: в экономике, биологии, компьютерных системах уже само применение математических методов стало обязательным и уважаемым вне зависимости от результатов их применения;

– ослабление позиций книги: если старшее поколение выросло на чтении книг (ограниченность доступа к информации и замедленность ее обновления позволяли исследователям дожидаться появления обобщающих текстов с широкой панорамой направления), то нынешняя молодежь неизбежно завязана на ежедневно выкладываемые в Сети намеки на свежие результаты.

Если же говорить более узко – о математике российской, то ее главная проблема сейчас в том, что смены поколений нет: слой работающих в России толковых математиков в возрасте от 30 до 55 лет настолько тонок, что его трудно назвать поколением. Уже в течение 20 лет я вхожу в состав жюри всероссийских конкурсов научных работ студентов, аспирантов и молодых математиков и прекрасно понимаю, что отдельные сильные фигуры есть и в Новосибирске, и в Уфе, и в Питере, и в Красноярске, и тем более в Москве. Но речь идет о единицах. К тому же в этом слое эрозия продолжается особенно интенсивно.

Сложится ли новое поколение из тех, кому сейчас нет тридцати, будет во многом зависеть от усилий властей по созданию в России нормальных условий для развития науки.

Сейчас молодые математики с самого начала своей профессиональной жизни встроены в международную исследовательскую среду. В результате те искусственные барьеры – тематические, языковые, психологические, – которые были неизбежными для нас, для них просто отсутствуют. Нет и проблемы доступа к необходимой информации: результаты и тексты появляются в Сети зачастую до того, как они сформировались в головах их авторов.

Ну а содержательные проблемы и, соответственно, сущностные проявления силы и слабости не меняются в течение веков. Здесь и определение стратегических путей развития науки, и вопрос соотношения между пониманием и решением поставленных великих задач, и адекватная реакция на запрос из смежных областей, и корректная оценка полученных достижений, и взаимодействие с обществом.

Мой учитель Владимир Игоревич Арнольд любил говорить: новое побеждает не потому, что его выучивают старики, а потому, что приходит молодое поколение, которое это новое знает с самого начала. Однако помимо достоинств у знания нового есть и очевидные недостатки: молодое поколение воспринимает его как данность, принимая во внимание лишь окончательный результат движения и не слишком заботясь ни о пути, приведшем к этим результатам, ни о том, почему именно они были выбраны в качестве цели. Всякое новое поколение – и это необходимо – осуществляет пересмотр всех предыдущих достижений науки и примеривает их на себя, пытаясь понять, что из ветшающего наследия пригодится в ближайшем светлом будущем. В математике с завидной регулярностью каждые 20-30 лет появлялись люди, осуществлявшие этот пересмотр с глубиной и серьезностью, достойными стоящей перед поколением задачи. Сохранится ли эта способность в ближайшие 50-100 лет, я предсказать не берусь.

Андрей Фаустов, профессор, заведующий кафедрой истории русской литературы филологического факультета Воронежского государственного университета.

«Поколение», как и «эпоха», – понятие настолько же распространенное, насколько и неопределенное, вне зависимости от того, имеем ли мы дело с предметным полем истории, социологии или литературоведения. То же самое можно сказать и об истории любой науки, в том числе филологии (а речь дальше пойдет о филологии отечественной). Но при всей неясности и относительности критериев то, что сейчас мы, филологи, находимся в какой-то совершенно иной ситуации в сравнении с 60-70-ми годами прошлого века, очевидно почти для всех.

Два этих хронологических среза едва ли возможно истолковывать под знаком несхожести «поколений»: слишком большое здесь расстояние. К примеру, замечательный лингвист (совсем недавно ушедший из жизни) Т.М. Николаева в своих воспоминаниях очень остро – и очень убедительно – противопоставляла два поколения – людей 50-х и 60-х годов. Но, как бы то ни было, дистанция между «теперь» и «тогда» намного значительнее и принципиальнее, чем между пятидесятниками и шестидесятниками.

Одно бросается в глаза сразу. «Тогда» было ясно, кто есть кто в филологии. Над эпохой 60-70-х годов возвышается ряд фигур (назову наугад Бахтина, Лотмана, Лихачева и Аверинцева), у каждой из которых был свой круг почитателей, зачастую, впрочем, поклонявшихся всем этим воплощениям филологического духа одновременно, без разбору. Разумеется, этот культ во многом носил – осознанно или бессознательно – политический характер и был замешан на сопротивлении «официальной» науке, вообще советскому с его унылой серостью существования. Подлинный филолог был тогда чем-то гораздо большим, чем просто специалистом, занимающимся изучением языка и литературы.

Сейчас такого рода фигур не наблюдается, и это можно истолковывать драматически, в духе известного стихотворения «Вот и все. Смежили очи гении...». Но можно посмотреть на вещи и несколько иначе. Перед нами отнюдь не опустевшее, а скорее, переуплотненное филологическое пространство, в котором появляются все новые и новые журналы, устраиваются все новые и новые конференции, защищаются все новые и новые диссертации. И это при том, что наборы на филологические направления в последние годы катастрофически сокращаются.

Вектор движения от 60-70-х годов к нынешнему столетию (промежуток – время буферное) – это переход от эпохи «бури и натиска» к эпохе институционализации и профессионализации достижений «полуофициальной» отечественной филологии, а вместе с ними – многочисленных и разнородных заимствований из филологии западной. Это движение от методологических откровений (неважно – истинных или ложных) к обращению их в рутинные приемы исследования, в технику.

Пользуясь стилистикой феофрастовских «Характеров», можно было бы сказать, что профессионал – это вот какой человек. Он постоянно озабочен тем, чтобы его рассуждения выглядели доказательными, а потому запасается целым ворохом нужных (и не очень) фактов и обязательных ссылок на авторитетные научные источники, список которых он держит в своей памяти заготовленным для употребления. Он ни одного слова в простоте не скажет, опасаясь показаться не владеющим языком своего научного сообщества. Он всегда в курсе научных событий и пребывает в страхе пропустить какую-нибудь новейшую статью по его теме. Он со всевозможным вниманием смотрит на занимающий его предмет, но при этом всегда оглядывается на мнения тех, кто уже успел о нем высказаться. Он скромно щеголяет своими научными достижениями, коллекционируя публикации в престижных изданиях и разного рода знаки признания со стороны других профессионалов – от индекса цитирования до всевозможных званий и наград. Он одержим желанием утвердиться в глазах экспертного сообщества (а тем самым и своих собственных) и получить долю причитающейся ему славы, а потому, соответственно, с некоторым высокомерием (ласковым или не слишком) взирает на тех, кто находится на лестнице успеха ниже, чем он, кто еще не получил пропуска в святая святых филологии.

Если же сменить стилистику, то можно сказать, что в действительности быть профессионалом нисколько не зазорно. Наука без фактов и рациональных доводов, без хорошо организованной информационной и прочей среды, без исследовательской честности и, в конце концов, даже без здорового тщеславия и соперничества невозможна или по крайней мере непродуктивна. А мир без профессиональных ученых (и этому в истории тьма примеров) не просто деградирует технологически и социально, но особенно легко и охотно становится добычей тех, кто за умеренную плату готов объявить истиной все, что выгодно облеченным властью.

И все же быть только профессионалом – удел не самый счастливый и не самый завидный. И именно поэтому мы столь ностальгически вспоминаем о «героической» эпохе в развитии послевоенной отечественной филологии, о поколении (или нескольких поколениях) тех, кто умел находиться «на полметра» над своей профессией. Нам же остается только одно – дожидаться новой филологической волны…

Этот выпуск «Academic forum» целиком, а также все предыдущие выпуски, читайте по этой ссылке в формате PDF

28 января, 2016 г.