Вышка в предметном рейтинге QS: комментарии экспертов

Недавно был опубликован предметный рейтинг QS, где Вышка вошла в топ-200 по таким предметным группам, как экономика и эконометрика, социология и философия, а также в топ-100 по направлению Development Studies (исследования социального развития).

Своим мнением о причинах и значении этого события для университета делятся эксперты, деканы и руководители школ по соответствующим направлениям – Исак Фрумин, Олег Замулин, Алексей Руткевич и Владимир Порус.

Cвою оценку этому событию дает научный руководитель Института образования НИУ ВШЭ Исак Фрумин.

Я очень рад появлению нашего университета в первых сотнях предметных рейтингов. Думаю, что каждый сотрудник университета должен быть очень рад этому событию. Оно прежде всего означает, что усилия руководства, всех преподавателей, научных работников по международному глобальному продвижению нашего университета приносят свои плоды.

Повышение позиции Вышки в этих рейтингах за последние три года отражает, конечно, в первую очередь рост репутации университета. Однако думаю, что нас все еще не могут удовлетворять те позиции, которые мы сегодня занимаем. Нам нужно повышать индекс цитирования и академическую репутацию. Но сам прогресс не может не радовать. Он подтверждает, что те механизмы, которые мы используем, в целом правильные. Мне кажется, что для того, чтобы двигаться дальше, необходимо поддержать именно те направления, по которым мы уже имеем сильные результаты. Они будут драйверами развития университета в целом. Они будут обеспечивать поддержку со стороны правительства. Было бы правильно разработать сейчас дорожную карту опережающего продвижения нас по этим направлениям.

Есть, кстати, и другие довольно приятные факты. Например, в рейтинге среди работодателей в области образования мы уже сейчас занимаем первое место в России.

 

Попадание Вышки в топ-200 вузов мира по экономике комментирует декан факультета экономических наук Олег Замулин.

Как вы относитесь к тотальному увлечению рейтингами в академической среде? Являются ли для вас рейтинги показателем развития университетов?

Безусловно, надо отдавать себе отчет в том, что рейтинги – это большая условность. Они строятся в значительной степени на субъективных показателях, и даже кажущиеся объективными показатели, такие как цитируемость, совсем не обязательно отражают реальный уровень того или иного университета: есть множество способов манипулировать этими цифрами. При этом надо помнить, что миссия университета – не гнаться за рейтингами, то есть не пытаться искусственно «надуть» какие-то показатели, используемые в рейтинговании, а производить высококачественные научные исследования и образовательные продукты.

Однако, невзирая на эти оговорки, я считаю, что рейтинги все равно полезны, так как они дают сигнал как самому университету, так и внешней публике о достижениях и проблемах того или иного университета. Когда я смотрю на рейтинги, больших сюрпризов я в них не вижу, особенно в верхней части: вузы попадают туда не случайно. А если же рейтинг невысок, для университета это повод задуматься, что происходит, почему репутация низка? Отражает ли низкий рейтинг реальные недостатки вуза или же есть какие-то субъективные причины? Возможно, университет просто не умеет себя позиционировать? А ведь это тоже важно: если абитуриенты не убеждены, что вуз хороший, то они в него не пойдут, а качественный набор студентов – необходимое условие успеха любого университета. Таким образом, я считаю, что рейтинги – важная информация, которая дает пищу для размышления, но которую не нужно воспринимать слишком буквально.

 

Как вы оцениваете попадание ВШЭ в топ-200 рейтинга по экономике? Каковы причины?

Я думаю, что это во многом результат той работы, которую мы все вместе проводили в последние годы по интеграции Вышки в мировое образовательное и научно-исследовательское пространство. На факультете экономических наук и в МИЭФ мы уже много лет осуществляем международный рекрутинг, ежегодно нанимая по несколько человек, получивших степень PhD в передовых университетах. Мы стимулируем поездки наших коллег на международные конференции, причем коллеги открывают для себя все более и более престижные конференции. Политика университета привела к быстрому росту публикаций в международных реферируемых журналах, и здесь тоже от количественных показателей мы уже переходим к качественным: важен не сам факт публикации, а уровень журнала. Открыто несколько международных лабораторий с ведущими учеными из-за рубежа. Мы развиваем студенческую мобильность: только в этом году четырнадцать наших выпускников поступили на ведущие PhD-программы мира, среди которых программы Гарварда, Принстона, Стэнфорда. Все это повышает нашу видимость, делает наш бренд более узнаваемым. Коллеги-ученые из других стран привыкают к названию вуза, видят, что в нем работают ученые, публикующиеся в ведущих журналах, а студенты ни в чем не уступают студентам ведущих мировых университетов, а зачастую превосходят их по уровню знаний и навыков. Именно на этом строится репутация вуза – на результатах его деятельности. Важно, куда идут выпускники, где печатаются профессора, на каких конференциях выступают. На этот результат и должна быть нацелена деятельность университета.

Конечно, для того, чтобы действительно пробиться в верхушку рейтингов, еще многое предстоит сделать. В первую очередь расширить географию приема: сегодня вуз с мировой репутацией не может ограничиваться только студентами из собственной страны. Современный вуз – это глобальный вуз. Кроме того, нам необходимо добиться не только успешного поступления наших выпускников в мировые аспирантуры, но и трудоустройства выпускников нашей аспирантуры в других именитых университетах. Это будет еще более мощный сигнал об уровне нашего коллектива. Эти и многие другие планы еще предстоит осуществить. 

 

О своем отношении к рейтингам, а также о причинах продвижения Вышки в предметном рейтинге, в частности по философии, рассказывает Алексей Руткевич, декан факультета гуманитарных наук.

Как вы относитесь к рейтингу в качестве показателя правильной последовательности действий Вышки?

К существующим мировым рейтингам я отношусь скептически. Первый из них – Шанхайский – был создан как рекомендация китайским студентам, в какие лучшие университеты ехать поступать. А дальше эта идея была быстро подхвачена – интерес вполне понятен. Главные университеты США, Великобритании и вообще англосаксонского мира – университеты частные, которые конкурируют между собой, выходят на международный рынок, в отличие от государственных университетов континентальной Европы, ориентированных в основном на молодежь собственной страны. Естественно, в первых куда выше процент иностранных студентов, пользующихся хуже или лучше освоенным английским. Им сегодня владеют куда чаще, нежели немецким или французским, а потому и отправляются чаще туда, где на нем преподают. Включенность в глобальный «плоский мир» предрешает место университета в рейтинге. Включенность эта значима, но она ничего не говорит о качестве как преподавания, так и научных исследований.

Эти рейтинги в огромной степени опираются на библиометрические данные – индекс цитируемости, индекс Хирша. Индексы сами по себе осмысленны, их следует принимать во внимание. Только они по-разному работают в разных науках. В математике они существенно выше, чем в истории или философии, но в математике этот показатель в 10 раз меньше, чем в физике, а в физике где-то в 7 раз меньше, чем в биомедицинских науках. Тогда как измерять университеты в целом? Если в университете большой и успешный медицинский факультет, тогда он сразу создает вузу высокий рейтинг. Можем ли мы сказать, что юристы и филологи как ученые хуже, чем биохимики, только на том основании, что у них меньше роль грантов, а потому нет стратегии publish or perish?

Еще одна проблема связана с тем, какие научные журналы учитываются. Мы видим, каковы списки журналов Scopus и Web of Science, не говоря уже о скандальном Scimago, который Вышка на какое-то время решила взять в качестве образца. Можно ли всерьез говорить о том, что французский журнал «Анналы», который все профессиональные историки считают лучшим в мире по социальной истории, хуже, чем провинциальные американские журналы? Но они преобладают в первом и втором квартилях, тогда как «Анналы» отнесены в четвертый, поскольку занятые американской региональной историей профессора не знают французского и ссылаются друг на друга.

Словом, мы живем в Pax Americana и вынуждены принимать правила игры. Но тогда не нужно удивляться результатам. В рейтинге Times среди первых 50 университетов по социальным наукам нет ни одного континентального европейского университета. В Соединенных Штатах есть примерно 25-30 действительно очень хороших, блестящего уровня университетов с огромным финансированием, с лучшими преподавателями со всего мира; но дальше идут далеко не выдающиеся вузы, которые просто вознесены существующей методикой рейтингования. Государственные университеты континентальной Европы всегда будут уступать в этом ранжировании американским и британским университетам, а из первых лучшими будут оказываться далеко не выдающиеся вузы малых стран Европы, быстрее переходящие на английский язык. Именно поэтому университет в Хельсинки будет несравнимо выше Гамбургского или Санкт-Петербургского университетов.

Я ничуть не против того, что мы в этих играх участвуем. Это способствует тому, что наши профессора и доценты начинают публиковаться в хороших журналах, а не в каких-то «Вестниках», которые вообще никто не читает. Совсем не лишним является стремление увеличить число иностранных студентов и профессоров. В давнюю эпоху, когда университеты только возникали, они конкурировали друг с другом и привлекали студентов со всей Европы. Но время от времени стоит вспоминать о том, что речь идет именно об игре, правила которой созданы не нами и нам не слишком выгодны. 

 

Как получилось, что Вышка попала в топ-200 по философии, но не попала, например, по математике?

Для меня самого это загадка, т.к. по индексу цитируемости и по индексу Хирша наши результаты совсем не блестящие. Правда, континентальная философия в целом по этим индексам всегда будет проигрывать. Здесь важно понимать особенности аналитической философии. Ее представители убеждены в том, что они заняты «наукой», и пишут свои статьи так, будто это труды по нейрофизиологии или по computer science. Так как они пытаются «решать проблемы» на манер естественников, то стиль обсуждения задает частоту ссылок друг на друга. Немцы, французы или итальянцы чаще будут ссылаться на Платона или Канта, а не на статью коллеги из соседнего университета. Как и у нас, у европейцев, не принадлежащих к «церкви» аналитической философии, ссылки на последние статьи чаще встречаются в обзоре литературы, необходимом в диссертации, но избыточном в собственной публикации.

Сам по себе QS Subject Ranking намного лучше, чем рейтингование университетов в целом. Какой вуз лучше – МФТИ или МГИМО, Hongkong China University или Beijing Normal University? А вот качество образования в таком-то вузе по экономике или информатике сообществу ученых той или иной страны более или менее известно. Я вполне могу доверять национальным рейтингам философских факультетов в США и Великобритании, их составляют сами коллеги. Куда сложнее сочинить международный рейтинг. Если взять рейтинг QS за 2015 год, то хорошо заметно, что он опять-таки выстраивает шкалу в зависимости от публикаций в англоязычных журналах. Скажем, мне известно, что в КНР изучением китайской философской традиции лучше всего занимаются в Пекинском народном университете, а Пекинский нормальный университет более открыт для проблематики западной философии, в нем выше процент тех, кто получал образование в США и Австралии. В итоге куда более значимый для самих китайцев Народный стоит в рейтинге много ниже Нормального. Просто потому, что больше статей на английском языке, он лучше известен западным экспертам. Но у самих китайцев иное видение, для них философия в Народном университете стоит на 2-3-м месте в национальном масштабе, а Нормальный университет где-то на 10-м.  

Приведу еще пару примеров. Лондонская школа экономики занимает 10-е место в предметном рейтинге по философии (абсолютный лидер!), но коллеги из других стран вообще вряд ли отнесут тамошний факультет к философским. Там всего человек десять философов, очень высокого уровня по квалификации, но специализирующихся исключительно на байесизме – локальной междисциплинарной проблеме, находящейся на стыке экономики, теории вероятности и логики. Конечно, какое-то минимальное философское образование они дают студентам, а сами активно публикуются, с цитируемостью у них все в порядке. Только все они заняты одной проблемой, притом даже не вполне философской. Их выпускники, математически и логически образованные люди, трудятся в экономике, и работодатели дают им отличную оценку. Только философами они, за малым исключением, вообще не являются. Отличные показатели у малюсенького университета Saint Andrew в Шотландии, где немалые, видимо частные, деньги, вкладывают в исследования 7-8 аналитических философов высокого уровня. Они не ведут никаких занятий на других факультетах, только пишут и преподают мизерному числу студентов. А в огромном Кёльнском университете нагрузка преподавателей в разы выше, но там наряду с аналитической философией занимаются широким кругом проблем. Вероятно, это одно из лучших в мире мест для занятия историей средневековой мысли, феноменологией Гуссерля. Как эти два университета сравнивать? Напомню, что у нас не 7-8, а 60 преподавателей, которые читают лекции на других факультетах и даже ведут занятия в 25 классах лицея. Естественно, что средний индекс Хирша будет другим, как ни старайся. Если оставить на факультете только лучших публикующихся – 15 человек, то, конечно, наши индексы поползут вверх, но тогда мы не будем выполнять то, что должны делать в нашем университете.

За счет чего философский факультет Вышки вошел в топ-200? Просто у нас широкий круг международных связей, и среди западных экспертов нашлись те, кто достаточно высоко оценил нас наряду с МГУ и Новосибирским университетом. Думаю, что сыграла роль наша репутация среди какого-то количества западных профессоров, людей, с которыми мы сотрудничали, проводили совместные конференции, ездили читать лекции и т.д. Я не совсем понимаю, как в нашем случае происходит оценка работодателей. Например, каким образом какая-нибудь крупная фирма (скажем, «Газпром») будет оценивать выпускника философского факультета, да и с какой стати? Работодатель для философов – прежде всего сами университеты, поэтому для меня загадка, кто эти работодатели, которые нас оценивали. Но, видимо, оценка работодателей отчасти пересеклась с академической репутацией, потому что мы в этом рейтинге довольно высоко стоим.

Мне сложно сказать, почему мы не продвинулись в математике. Думаю, в ближайшее время некоторые другие наши факультеты (школы, департаменты) тоже войдут в этот рейтинг. Если брать лучше мне известные гуманитарные науки, то на очереди лингвистика, которая у нас ничуть не хуже, чем в МГУ или СПбГУ (а они заняли высокие места), затем, наверное, история.

 

О преимуществах и недостатках Школы философии факультета гуманитарных наук, а также о ее желаемом будущем рассказывает руководитель школы Владимир Порус.

 

Конечно, наше преимущество – в молодости: нам всего 10 лет. Мы, к счастью, пока не закостенели, мы открыты к новациям. Мы чувствительны к различным (в том числе и скептическим, даже отрицательным) оценкам нашей деятельности, у нас нет зазнайства. Еще не выдохся энтузиазм, есть ощущение перспективы. В Школе есть ученые, пользующиеся международным признанием, есть молодые профессора и доценты, которые могут претендовать на высокие позиции в мировом рейтинге. Многие наши студенты с успехом участвуют в научных мероприятиях Школы. Возьми любой сборник по нашей конференции – там три-четыре студента или аспиранта обязательно. Это радует и вселяет уверенность в своих силах. Важно, чтобы это не переросло в самоуверенность. Можно и дальше перечислять наши достоинства, но здесь мне меньше всего хотелось бы заниматься рекламой или просто хвастать. Сейчас главное – понять, в чем мы отстаем от желаемого уровня и как улучшить нашу работу.

В чем я вижу наши слабости?

Мы пока еще не сделали философские курсы, читаемые на других факультетах, по-настоящему интересными студентам. У нас есть блестящие преподаватели, таланты, самородки. Они делают все что могут и иногда получают очень высокие студенческие оценки и входят в первую десятку или даже пятерку по университету. Это серьезно, учитывая то, что вообще к философии многие студенты относятся равнодушно или отрицательно – как к предмету, который никак не увеличивает их профессиональный потенциал. Либо как к интеллектуальному шоу: вот приходит в аудиторию преподаватель и более или менее увлеченно рассказывает о проблемах, которые интересуют философов. Но между этими рассказами и реальными профессиональными интересами студентов большая дистанция. И это плохо.

Наши курсы все еще слишком архаичны. Есть привычный набор тем, обусловленный министерским стандартом, и в рамки этого набора преподаватель помещен, как вольная птица в клетку, какими бы харизмой, эрудицией, даром убеждения и педагогическими способностями он ни обладал. Позволю себе сказать, что мы еще слишком привязаны к прошлому, причем не к самому лучшему в нем.

Сейчас мы пытаемся разработать такие курсы для нефилософских специальностей, которые были бы проблемно ориентированы и использовали бы лучший зарубежный и отечественный опыт. Задача в том, чтобы слушатели ощутили «живую жизнь» философии, уяснили, что ее проблемы – это то, что непосредственно затрагивает их интересы, отвечает их запросам, личным и профессиональным. Философия должна предстать не совокупностью каких-то сведений, которые студент почему-то должен усвоить, а потом отчитаться в этом усвоении, но полем интеллектуального и духовного напряжения. Только для этого, я думаю, философия и нужна в структуре университетского образования. Студент университета должен научиться ставить философские вопросы и уметь отвечать на них. Это значит, что он должен быть вовлечен в трудный, но исключительно интересный интеллектуальный процесс и найти в нем свое личное – очень важное для него – место.

Такую задачу легче поставить, чем решить. Здесь много разноплановых трудностей. Назову только некоторые.

В нашей стране слишком мало философских журналов, обладающих достаточно высоким рейтингом и публикующих действительно выдающиеся исследовательские работы. Причин тому много, но ни одна из них не является неустранимой. Нужны воля и средства. И того и другого часто не хватает. Вышка, я думаю, просто обязана внести свой вклад в улучшение такого положения дел. Это вопрос престижа, но не только.

Расширение возможностей публикации работ, заслуживающих внимания профессионалов, непосредственно связано с качеством преподавательской работы. В идеале профессор исследовательского университета – это тот человек, который делится со студентами и аспирантами результатами своих исследований. Нам еще далеко до этого идеала, хотя хорошие образцы, приближающие к нему, у нас есть. Не стану здесь называть имена наших профессоров и доцентов, отвечающих этому идеалу в наибольшей мере, – они хорошо известны. Я думаю, что это очень хорошо, когда содержание статьи в топовом журнале становится основой для университетской лекции или темой для обсуждения в студенческих научно-учебных группах.

А это значит, что университетские философские курсы должны быть авторскими в лучшем смысле этого слова. Я бы так сказал: курс – это человек! Студент, прослушавший такой курс, должен знать: «Я учился у профессора Имярек», а не мучительно вспоминать, какого цвета обложка учебника, по которому он сдавал экзамен.

Это я говорю об академической свободе. Она часто бывает словом, оторванным от дела. Да, существуют и должны существовать границы, рамки дисциплины. Философия в университете не должна превращаться в увеселительную прогулку по волнам преподавательской фантазии. Но в своих дисциплинарных границах она должна быть максимально свободной. Тогда процесс философского исследования прямо соединится с преподаванием. Тогда уменьшится или вовсе исчезнет разрыв между «журнальной» и «монографической» философией, с одной стороны, и «философией учебника», «философией лекции» – с другой.

В еще большей мере это относится и к нашей «внутришкольной» работе. Студенты, получающие специальное философское образование, с первых дней в университете должны вовлекаться в исследовательскую работу – и получать при этом удовольствие! Скажу просто: такое образование должно стать творческим, а значит, делать человека счастливым. Вот этого пока нам остро недостает.

Говоря о желательном будущем нашей Школы, я понимаю, что оно может не наступить, если нам не хватит творческих сил. Поэтому я против всего, что высушивает творческий потенциал, против избыточной бюрократизации нашей работы, подгонки наших действий под шаблоны. Это болезненная тема, и о ней – в другой раз.

11 июня, 2015 г.