Международные рейтинги университетов: pro et contra

В прошлом мы уже рассказывали о международных университетских рейтингах, их истории, разновидностях и критериях (http://bit.ly/area_14). Сегодня мы вновь обращаемся к теме рейтингов в связи с началом реализации программы «5–100», цель которой — попадание пятёрки российских вузов в сотню ведущих университетов мира.

Своим мнением о рейтингах делятся эксперты — Лариса Тарадина, Иван Стерлигов, Ольга Горюнова и Мартин Карной.

Что вы думаете о мировых рейтингах университетов? Насколько объективно они отражают реальное положение вещей?

Заместитель начальника Управления развития международной деятельности, координатор комиссии по представлению НИУ ВШЭ в международных рейтингах Лариса Тарадина

Размышления о рейтингах, в моём понимании, нужно начинать с того, кем и с какой целью они создавались. Так, например, история создания Шанхайского рейтинга началась с того, что в конце девяностых руководство Китая поставило задачу создания университетов мирового уровня. В ответ на это исследователи из Шанхайского университета попытались определить ключевые параметры, свидетельствующие о высоком уровне того или иного университета. Действовали они самостоятельно, не привлекая исследуемые университеты, их работа была основана на данных, доступных в открытых источниках в интернете. Полученные результаты были представлены в формате ранжированной таблицы и выложены на сайте университета. А через некоторое время средства массовой информации назвали эту таблицу Шанхайским рейтингом.

Рейтинги QS и THE — это рейтинги, созданные компанией QS, которая занимается маркетингом и консалтингом в сфере образования и изданием журнала Times Higher Education. Для составления обоих рейтингов привлекались группы экспертов, а для участия в них университеты должны были предоставлять определённую статистическую информацию. С моей точки зрения, оба рейтинга являются мощнейшим инструментом привлечения внимания прежде всего к самим компаниям, что, в свою очередь, влияет на стоимость предоставляемых ими рекламных и консалтинговых услуг. На самом деле, ни QS, ни THE не являются первооткрывателями этого метода. Начиная с 1983 года, когда издание US News and World Report впервые опубликовало рейтинг колледжей США, многие газеты, журналы, web-ресурсы стали использовать этот инструмент для увеличения оборотов своего бизнеса.

Как к рейтингам относятся в мире? По-разному относятся. Часто можно услышать, что университеты, которые находятся в топ-20 или топ-30, рейтингами не интересуются. Я многократно наблюдала большое удивление и скепсис иностранных коллег по поводу того, почему мы вообще уделяем рейтингам столько внимания. С другой стороны, университеты, входящие в топ-100, конечно, гордятся этим. Так, например, Caltech (Калифорнийский технологический институт), когда занял первое место в рейтинге THE, превратил букву L в своём названии в цифру 1. Однако не похоже, чтобы ради укрепления своих позиций в рейтингах эти университеты прилагали усилия, хотя бы отдалённо схожие с нашими.

Кроме того, методология этих рейтингов такова, что студентам они вообще ни о чём не говорят. Такой подход, с моей точки зрения, побуждает университеты игнорировать своих студентов, что довольно опасно.

Ещё один недостаток принципа топ-100 заключается в том, что в первую сотню попадает ровно сто вузов. Когда университеты начинают бороться за попадание в первую сотню, они объективно становятся лучше, но действующая система не позволяет оценить фактический прогресс университета, а лишь фиксирует отдельные достижения сформировавшихся лидеров.

Но основной недостаток рейтингов, с моей точки зрения, состоит в не совсем корректной информационной политике. Например, давайте представим, что кому-то пришло к голову проранжировать овощи и фрукты по общим индикаторам. Бредовая идея, правда? Всем понятно, что незачем придумывать универсальное мерило для сравнения яблок с помидорами. А с рейтингами ситуация обстоит именно так. В общественном восприятии университет, занимающий высокие позиции в рейтинге, хороший, а не занимающий — плохой. Фактически же методологии рейтингов нацелены на оценку достижений только определённого круга исследовательских университетов. По сути, они стимулируют университеты выделять больше ресурсов на исследования, поощрять публикационную активность и т.д. А это неизбежно меняет и ткань учебного процесса. Ключевое отличие в том, что в качестве преподавателей в таком университете должны выступать исследователи, которые будут напрямую вовлекать студентов в свою научную работу. Таким образом, в исследовательском университете студент становится участником научного процесса, и успешность университета в рейтинге свидетельствует в частности о ценности существующих в нём научных школ.

А для университета, который не занимается подготовкой исследователей, принятые в сегодняшних рейтингах научные критерии попросту вредны и никак не отражают его полезность с точки зрения подготовки профессионалов. Поэтому, на мой взгляд, важно выстроить информационную политику, формирующую адекватное представление о содержании и значении существующих рейтингов. Сейчас многие страны ориентируют свои университеты на попадание в топ-100. В связи с этим было бы интересно проанализировать, насколько формируемое основными рейтингами представление об университетах мирового класса соответствует реальным потребностям того общества, в котором эти университеты существуют.

 

Директор Центра ситуационного анализа НИИ «Республиканский исследовательский научно-консультационный центр экспертизы» Иван Стерлигов

Смотря что понимать под реальным положением. Каждый рейтинг отражает только те данные, которые его составителям удаётся собрать, и полноценной картинки они, конечно, не дают. Сведение этих данных к единому показателю — месту в таблице — только запутывает ситуацию. По Шанхайскому рейтингу МГУ на 79-й позиции, по THE — в диапазоне от 226-й до 250-й, по QS — на 120-й, но что это значит?

Кое-что можно понять, если взглянуть на составляющие успеха и проанализировать достижения вузов по отдельным компонентам. Например, в QS российские вузы выглядят крайне хорошо по показателю student-to-faculty ratio (соотношение численности преподавателей и студентов), который определяет 20 % итоговой оценки. Если бы рейтинг строился только по этому параметру, МГУ был бы на 17-м месте в мире, а Вышка — на 87-м. В THE аналогичный показатель staff-to-student ratio «весит» всего 4,5 %, а в Шанхайском рейтинге его нет вовсе.

Меня, как и большинство науковедов или специалистов по оценке и управлению в вузовской сфере, больше привлекают другие рейтинги. Те, которые не стремятся расставить вузы по какому-то «главному» интегральному показателю, а предоставляют всем желающим возможность самостоятельно ранжировать вузы по множеству параметров, не имеющих заранее заданного веса или приоритета. Например, Лейденский рейтинг, разработанный ведущим библиометрическим центром Centre for Science and Technology Studies (CWTS), или создающийся под эгидой Евросоюза рейтинг U-Multirank.

Проблема у такого рода мультирейтингов только одна: они не интересны публике. Все мы хотим быть не просто лучшими, а иметь соответствующее подтверждение своего статуса, понятное каждому, а не только кучке наукометристов. Не случайно по отношению к популярным рейтингам часто употребляют выражение «играть в эти игры». Это азарт, соперничество, звёздный статус, NBA и Лига чемпионов. Стоит ли удивляться, что чемпионам достаётся больше рекламных денег (эндаументов), они быстрее получают новые арены (кампусы), с ними заключают контракты легионеры, в их спортшколы идёт лучшая молодёжь?

Сводные рейтинги подобны импакт-факторам научных журналов: все поругивают методологию, но гордятся своими высокими позициями и непременно их выпячивают. Их символическое значение в обозримом будущем вряд ли уменьшится.

 

Профессор Центра междисциплинарных методологий Университета Уорвика Ольга Горюнова

Одним из главных измерителей в международных рейтингах является количество научных публикаций и индекс цитирования. Поэтому большие университеты, в которых есть научные факультеты, бизнес-школы и медицинские факультеты, в принципе всегда выигрывают — просто из-за объёма и из-за количества людей, которые в них работают и занимаются исследованиями. И в Уорвике, где я работаю, очень большая медицинская школа, гигантская бизнес-школа и довольно много научных факультетов, но доля гуманитарных наук относительно невелика.

Сама метрика построена таким образом, что какие-то университеты просто выпадают из поля видимости. Ведь сегодняшние рейтинги были смоделированы на точных науках. Индекс цитирования и прочие инструменты рейтингования изначально были уделом точных наук, а сейчас их пытаются применять ко всем областям университетской деятельности. Это вызывает большие нарекания и проблемы, потому что в гуманитарных науках исследование ведётся иначе, чем в точных науках, и цитирование там не имеет той функции, какую оно имеет в точных науках. В естественных науках есть группы единомышленников, продвигающих определённую тематику и цитирующих друг друга в своих статьях, а в гуманитарных науках люди чаще цитируют своих оппонентов, а сама работа приобретает значимость только через пять-восемь лет. Индекс цитирования ведь построен на том, что, если человек публикует значимую статью, на неё сразу начинают ссылаться. А в гуманитарных науках этот цикл совершенно другой, и большое количество предметов (история, философия, эстетика) вообще выпадает из такой практики. Но сейчас в мире наблюдается тенденция отбрасывать гуманитарные направления, как говорится, «за ненужностью». И чем больше университет вкладывается в естественнонаучные направления, тем легче ему карабкаться по этой шкале.

Отдельный вопрос — соотношение рейтинга университета и его репутации. Интересно, что в Британии студентам советуют выбирать университет по предмету, который их интересует. И есть университеты, которые занимают очень высокое положение в рейтингах, но там скучно, и преподаватели уходят оттуда в менее престижные университеты, но с бóльшими возможностями для личностного развития, потому что люди всё-таки прежде всего хотят развиваться. А как раз этот фактор — привлекательность университета для студентов и преподавателей с точки зрения личностного развития — в рейтингах не всегда учитывается.

 

Профессор Стэнфордского университета, научный руководитель международной лаборатории анализа образовательной политики Мартин Карной

На мой взгляд, эти рейтинги — ещё одна международная гонка, которая была придумана для того, чтобы сравнивать не университеты, а страны, причём используя для этого такие критерии, которые делают отдельные страны фаворитами в гонке. Да, конечно, они отражают некие реалии. Так, понятно, что качество исследовательской деятельности лучше у университетов с более высоким рейтингом. Но в данном случае оценивается лишь этот параметр, а не, например, качество преподавания в университете.

 

Как вы оцениваете инициативу «5-100», цель этой программы, её потенциал и план реализации?

Лариса Тарадина

Если говорить о цели программы «5-100», то, на мой взгляд, пять российских университетов не смогут попасть в топ-100 к 2020 году. Возможно, в первую сотню войдёт один, максимум два университета. Просто рейтинги устроены таким образом, что результаты наших усилий будут видны только через какое-то количество лет, и это количество больше, чем осталось до 2020 года. Возможно, к 2030 году что-то будет видно, но к 2020 — ещё нет.

 

Иван Стерлигов

Мне нравится вопиющая амбициозность индикаторов, поставленных президентом перед наукой и образованием, которая стимулирует двигаться немного быстрее, чем если бы эти планки были установлены более реалистично. В этом смысле я полностью поддерживаю и «5-100» к 2020 году, и 2,44% публикаций российских исследователей в базе Web of Science к 2015-му.

Кстати, в указе президента не говорится, какой из множества мировых рейтингов университетов имеется в виду, что оставляет вузам большой простор для выбора наиболее удобных вариантов. Я бы считал среднее по трём рейтингам, упомянутым выше. Иначе у нас есть риск ориентировать вузы не на развитие, а на индикаторы развития. Все рейтинги несовершенны и допускают если не манипуляции, то перекосы. Достаточно вспомнить, как МИФИ в 2012 году стал чуть ли не лучшим в мире по цитируемости — главному слагаемому THE — за счёт того, что один из его сотрудников вошёл в число авторов традиционного высокоцитируемого обзора по физике частиц наряду с ещё парой сотен коллег из других стран.

Насколько я понимаю, ряд вузов предполагает покорить не столько сводные рейтинги, сколько их тематические подразделы. Думаю, это не совсем то, что имел в виду Владимир Путин.

Общая оценка программы, безусловно, положительная: хорошо, когда ведущие вузы получают много денег, относительную свободу в их тратах и приемлемую мегазадачу. Рейтинги ущербны, но вряд ли можно представить ситуацию, когда вхождение вуза в один из звёздных списков принесёт стране больше вреда, чем пользы. Тем более что расходы на это по сравнению с той же Олимпиадой, увы, невелики.

 

Мартин Карной

Повышение качества исследований и вложение средств в наиболее перспективные университеты — достойная задача. Однако, как утверждается в нашей последней книге «Место университетов в глобальной экономике», переведённой на русский язык, инвестирование в несколько элитных университетов происходит за счёт тех университетов, которые ориентированы на массовое обучение студентов (в России, как и в других странах). Ошибочно полагать, что высокое качество американской университетской системы основано лишь на качестве элитных университетов. Американская система столь сильна потому, что университеты второго эшелона там также выпускают отличных специалистов, имеют профессуру высокого качества и демонстрируют достаточно высокий уровень исследований. Важный показатель американской (и любой другой) системы высшего образования — насколько хороши вузы второго эшелона, а не только элитные. В этом смысле рейтинги, к сожалению, создают ложное представление о том, за счёт чего хорошие системы так хороши.

Что касается вопроса, выполнима ли задача, поставленная программой «5-100», я бы сказал, что выполнима. Всё зависит от того, сколько вы готовы заплатить и на какие жертвы ради этого пойти. Другой вопрос, нужно ли вам идти на эти жертвы. Стоит ли оно того? Почему вы это делаете? Ради национального престижа? Сомнительная цель. Россия обладает реальной силой в определённых областях, но мало инвестирует в НИОКР. Если объём таких инвестиций вырастет, будет больше и исследовательских результатов международного уровня.

 

Каковы стратегии российских университетов, направленные на достижение этой цели?

Лариса Тарадина

Для меня самым важным вопросом в связи с программой «5-100» является то, что будет происходить внутри университетов: как будут себя чувствовать люди в новых условиях? Как изменятся коллективы? Всё-таки университет — это в первую очередь люди. На мой взгляд, очень важно, чтобы в стратегиях гармонично сочетались цели университета и интересы университетского сообщества. Причём речь не только о преподавателях и научных сотрудниках, но и об административных работниках, которые и обеспечивают комфортную работу академического блока. Хорошо, что в Вышке началась реформа административных процессов, потому что качество административных процедур во многом является залогом успеха научных результатов.

 Другое важное направление — сохранение сложившихся и создание новых исследовательских коллективов. Если люди интересны друг другу, если им комфортно вместе и у них есть все условия для новых научных открытий, то и результаты будут хорошие. Если же людям не комфортно, они почему-то друг другу не нравятся или между ними слишком жёсткая конкуренция, если им некогда собираться и дискутировать в свободном графике, потому что они вынуждены тратить много времени на бюрократические процедуры, то и результат будет соответствующий. Мне кажется, основная стратегия должна быть такой, чтобы университет оставался центром притяжения науки и интеллекта.

Существенным аспектом является наличие единого кампуса или, по крайней мере, возможность комфортного размещения разных университетских групп на одной территории. В Стэнфорде есть интересная практика. В одной библиотеке находятся книги по нескольким совершенно различным и вроде бы не стыкуемым друг с другом предметным областям. А на выходе из библиотеки расположен кафетерий, где можно почитать взятую книжку за чашкой кофе. Идея в том, чтобы создать пространство для междисциплинарного общения, когда, например, лингвист и физик, случайно оказавшись рядом, могут натолкнуться на какую-то свежую идею. Здесь важно всё — сочетание разных областей науки, кафетерия, комфортного и продуманного пространства, благоприятствующего интересным и неожиданным открытиям.

 

Мартин Карной

Российское правительство будет вынуждено повышать финансирование НИОКР и в частности финансирование фундаментальных исследований. Пока соотношение между успешным исследованием и затраченными деньгами достаточно низкое, поэтому придётся потратить довольно много средств для того, чтобы получить хотя бы небольшое количество по-настоящему инновационных результатов. Также будет повышаться уровень владения английским языком, качество работ на английском языке. Яркие молодые российские исследователи будут выезжать на год или два в элитные американские и европейские университеты для совместной работы с учёными мирового класса. Российскому правительству придётся спонсировать больше новейших кооперативных исследовательских проектов с американскими и европейскими университетами.

 

Иван Стерлигов

Стратегии уже видны в действии. Это структурные реформы на западный лад, приглашение ведущих местных и иностранных учёных, стимулирование публикационной активности путём сочетания кнута (аттестации) и пряника (доплат). Модернизация учебных курсов, внедрение электронных информационных систем, повышение уровня владения английским и его использования в обучении. Эффективный контракт: хорошо работаешь — много получаешь, и наоборот. Максимальное использование российских и иностранных грантовых источников. Работа с бизнесом и государством как заказчиками и партнёрами. Стимулирование инноваций и формирование портфелей интеллектуальной собственности — не для отчётов, а для доходов. Перечислять можно бесконечно, но ничего нового и необычного тут нет, все рецепты известны. Я рад, что Вышку можно поставить в пример многим другим участникам проекта как образец движения к столь далёкой пока цели.

19 декабря, 2013 г.