Древнеегипетский язык

– Как получилось, что вы стали изучать древнеегипетский? С чего началась ваша история его изучения?

Александр Локтионов, профессор, ведущий научный сотрудник Института классического Востока и античности факультета гуманитарных наук

Мой путь в египтологию не вполне стандартный. Некоторые египтологи говорят, что в три года сразу влюбились в Египет, увидев фото Тутанхамона, и с тех пор неизменно верны предмету. Увы, моя история не столь романтична – думаю, главной движущей силой был просто случай. Я вырос в многоязычном окружении – в русской семье в Лионе, затем в Гейдельберге и, наконец, под Кембриджем. С детства у меня русский, французский, немецкий, английский – так судьба сложилась. Я попадал в разные страны, надо было адаптироваться. Во Франции, кстати, в то время было очень сильное влияние египтян в музыке, на сцене, в кино. Хорошо помню, как мы смотрели какой-то вечер французской песни, где Омар Шариф с Далидой обсуждали стихи Жоржа Мустаки. Кто-то заметил, что надо же, египтянин и египтянка сидят и обсуждают работу еще одного египтянина, а вся Франция смотрит. На что ответили, что это только потому, что недавно умер четвертый египтянин, Клод Франсуа, а если бы жив был, то все бы его концерт смотрели… Действительно, все эти звезды Франции приехали именно из Египта и часто возвращались к нему в своем творчестве. В моем детском воображении Египет был тем местом, откуда приезжали знаменитости к нам в телевизор!

Со временем мое случайное владение разными языками стало перерастать в более систематизированный интерес к лингвистике, начиная с истоков современных европейских языков. В школе я увлекался латынью, в итоге решил поступать в Кембридж на археологию, где была возможность изучать историю письменности на примерах самых древних текстов. Там наткнулся на древнеегипетский, был рад этому, вспомнил детство во Франции, но цели углубленно изучать именно его не имел. Просто хотелось заниматься эволюцией языков, начать с чего-то древнего, а древнее придумать сложно.

А вот когда начал изучать язык, так все случилось очень быстро, действительно любовь с первого взгляда. Понял, что это мой язык, был потрясен философией, которая за ним стоит, красотой его грамматики, чистотой и своеобразной логикой системы написания. Очень повезло и с преподавателем – курс читал профессор Джон Рэй, выдающийся британский филолог, который дешифровал карийский язык Анатолии на основе надписей, переведенных на древнеегипетский. Это был редкий преподаватель – тот случай, когда настоящий корифей мировой науки имеет время ответить на любой студенческий вопрос. Так что получилось, что до первого курса университета я и не подозревал, что стану египтологом, а после первого курса уже не мог представить, что буду кем-либо еще.

Екатерина Александрова, доцент Института классического Востока и античности факультета гуманитарных наук

Древнеегипетский язык я начала изучать на втором курсе университета. Я окончила Центр изучения религий РГГУ по специальности «религиоведение». Уже на первом курсе заинтересовалась изучением древнеегипетской мифологии, писала по ней курсовую работу под руководством Михаила Андреевича Чегодаева. Желая продолжать изучение религии Древнего Египта, я поняла, что для этого нужно изучать язык, и смогла на следующий год присоединиться к группе египтологов в Институте восточных культур и античности.

Вообще, таков был научный стандарт, на который нас ориентировали наши преподаватели: свои основные источники нужно читать в оригинале. Это, безусловно, влияет на постановку научной проблемы и подходы к ее решению. Прежде всего, читая текст на языке оригинала, поневоле сталкиваешься с категориями, в которых видели мир египтяне. Категории культуры почти никогда адекватно не переводятся на другой язык. При изучении религии это особенно сильно сказывается, поскольку соответствиями таким категориям в нашей культуре бывают слова вроде «душа», «дух», «бог», и, оставаясь в рамках такой категориальной системы, можно сделать большое количество неверных выводов. Помимо этого, в ранних религиозных текстах большую роль играет звуковая сторона языка, проявляющаяся, например, в использовании аллитераций – употреблении похоже звучащих слов. Это средство поэтического оформления текста, а иногда и основа для теологических построений. Важную роль играет в этих текстах и использование параллелизма, т.е. употребление в ряде высказываний, например, одинаковой грамматической конструкции с разными глаголами или различное называние персонажа при описании одного и того же действия. Эти и другие подобные явления очень важны для понимания того, как египетскими жрецами сплетались первые большие письменные тексты их культуры (да и вообще человечества), и эти нюансы можно уловить только при знакомстве с оригинальным текстом.

Но и помимо упомянутых особенностей для изучения религии, конечно, очень существенно, что далеко не все тексты переведены с египетского на русский язык, что крайне сужает поле исследования. К четвертому курсу я нашла свой излюбленный памятник – «Тексты Пирамид», которыми и занимаюсь с того времени. Их единственный и далеко не полный академический перевод на русский язык был опубликован в начале XX века. Некоторые изречения переводились разными исследователями и после, но, чтобы понимать, как этот религиозный текст работает как целостное произведение, фрагментарных переводов, конечно, недостаточно. В еще большей степени эта проблема касается другого крупного комплекса заупокойных текстов эпохи Среднего царства – так называемых «Текстов Саркофагов». Проекта по подготовке их сколь-нибудь полного академического перевода на русский язык вообще не было. Между тем для понимания того, как развивалась в Египте традиция заупокойной литературы, сравнение этих корпусов текстов имеет ключевое значение. А ведь заупокойная литература доносит до нас подробнейшие описания древнеегипетского иного мира и является важным источником для сравнительной мифологии. Российскому читателю лучше известна «Книга Мертвых», но, за исключением ряда изречений, опубликованных в академическом переводе в хрестоматиях и статьях, знакомство это основывается на переводах с английского языка работ Э.А.У. Баджа конца XIX века, причем и сами эти переводы с английского языка бывают разного качества. Когда основные корпусы религиозных текстов столь слабо переведены, говорить о другом сравнительном материале и вовсе не приходится.

– Какой отпечаток накладывает древнеегипетский на постановку и описание научной проблемы? С какими проблемами сталкиваешься при переводе текстов на этом языке?

Александр Локтионов

Главное тут – понять, что мы имеем дело с языком, который по своей философии не похож на языки, к которым мы привыкли. Он не претендует на универсальность, а старается описать именно мир египтян. Древнеегипетский рассчитан на применение в очень специфической среде, где все построено вокруг Нила и соотношения его плодородной долины и окружающей ее пустыни. Нил – это жизнь, и своим циклом ежегодных разливов он же определяет ход времени, преемственность сезонов. В загробном мире тоже течет Нил, и по нему плывет солнце ночью, от заката до рассвета. А пустыня – это смерть, некрополь, вечность постоянная и неменяющаяся, где никто не живет, но где все в итоге оказываются, когда отправляются на покой в гробницу. Разумеется, в загробном мире она тоже есть, такая же сухая, негостеприимная и вечная, как и ее аналог на земле.

Эта география или, точнее, космология, так как речь идет обо всем мироздании, отражена фактически во всем, что написано на древнеегипетском. В административных документах дни и месяцы отсчитываются от сезона разлива Нила, погребальные стелы желают вечной жизни как циклической (нильской), так и постоянной (пустынной). В религиозной литературе солнце плывет по Нилу, тело убиенного бога возрождения Осириса брошено в Нил и поднимается вновь. В сказках более развлекательного плана фараон наслаждается зрелищем красавиц, плывущих по Нилу, или приказывает колдуну поднять воду с его дна. Нил везде, и всё вокруг него.

На перевод это влияет простым образом, а вот выхода простого нет. У нас нет Нила ни в физическом его смысле, ни в духовном. Мы не измеряем время таким образом, не делим вечность на циклическую и постоянную. Неудивительно, что и времена глаголов у нас построены иначе: там, где мы глагол спрягаем, древнеегипетский часто использует неопределенные формы, а временное значение добавляет через различные предлоги. Поэтому некоторые переводы уходят в архаизм, сохраняя верность древнеегипетскому оригиналу и философии, но при этом запутывая любого читателя, которому не посчастливилось быть египтологом. А читатель-египтолог, разумеется, в переводе обычно не нуждается. В связи с этим некоторые коллеги пускаются в другую крайность – от архаизма к анахронизму, делают переводы, которые понятны нам, но, наверное, вызвали бы ужас у самих египтян. Или, хуже того, просто не были бы ими поняты.

Готовя переводы, я чувствую, что иду по узкой дорожке между ущельями архаизма и анахронизма. Боюсь, что не раз сваливался то в одно ущелье, то в другое, но всегда старался выкарабкиваться обратно и продолжать путь к переводу точному, но культурно чуткому. Правда, путь этот без конца, как цикл Нила, – уверен, что буду по нему идти до конца своих дней. А может, и в загробном мире, если Осирис соизволит.

Екатерина Александрова

Египтологи в шутку говорят о религиозных текстах, что переводить их – дело бесполезное: адекватно все равно перевести не получится, а кому нужно – сам прочитает (по-египетски). Как и в любой шутке, здесь есть доля правды. Перевод – занятие очень трудоемкое и иногда даже далекое от научных открытий: здесь гораздо больше рутины и работы с уже существующими исследованиями, чем собственного поиска. Египтологи разных специальностей сталкиваются с разными трудностями в переводе. Иногда сильно разрушены тексты, иногда непонятен почерк писца. В случае религиозных текстов к этим трудностям добавляется и смысловое своеобразие материала: любой перевод – это уже интерпретация. Значения не всех слов понятны. В религиозных текстах могут встречаться слова, больше не упомянутые ни в каком другом тексте, тогда об их значении можно только догадываться. Но и те слова, значение которых достаточно хорошо устанавливается, скажем, по хозяйственным текстам, могут в мифологических и ритуальных контекстах приобретать новые смыслы. Лексикой сложности не ограничиваются. Египтяне были очень лаконичны и при передаче синтаксиса. Сочинительная связь почти никогда специально не обозначается – равнозначные понятия просто перечисляются друг за другом. То же касается и предложений. При буквальном переводе многие фрагменты текста выглядели бы как набор фраз, иногда и совсем, казалось бы, не связанных друг с другом. А необходимо построить связный текст, который будет осмысленно восприниматься читателем и как-то по-своему, средствами русского языка передавать поэтические достоинства оригинала. Но кроме того, подразумевается, что аудитория русскоязычного перевода не имеет специального знакомства не только с египетским языком, но и с частностями египетской религии. Поэтому комментарии к переводу, поясняющие имена персонажей, отношения между ними и те мифологические проблемы, которые решает данный текст, по объему во много раз превышают сам перевод.

Проиллюстрировать упомянутые трудности можно началом одного из известных изречений «Текстов Пирамид»: «Затянуто небо, поблекли звезды, трясется небесный свод, дрожат кости Акера, (и вдруг) – замерло все в молчании, (когда) увидели они Униса: (это) восходит ба в качестве бога <...>». Начало текста понять нетрудно – это описание землетрясения, бури и непогоды, сопровождающих явление божества, – мотив достаточно распространенный в мировой мифологии. В данном случае таким богом является возродившийся фараон Унис. Но очень скоро в текст вплетаются специфически египетские образы и категории: Акер, представляющий стихию земли в образе льва; категория ба, часто переводимая на русский язык как «душа», но в данном случае связанная с богом и означающая некую божественную силу; наконец, и сама категория бога, которую так сложно определить применительно к любой политеистической религии. И это самое начало гораздо более загадочного и в некоторых моментах на первый взгляд жуткого текста.

– Зачем сегодня нужен древнеегипетский? Нужен ли он кому-то, кроме специалистов? Если нужен, то зачем?

Александр Локтионов

Я сам часто себя невольно об этом спрашиваю. Вопрос имеет какой-то философский оттенок, сродни вопросу о смысле бытия. Зачем вообще все это надо? Чтобы не сойти с ума от излишнего философствования, я недавно запустил проект, посвященный этому вопросу с гораздо более утилитарной точки зрения^{^[1]}. В рамках этого проекта студенты изучают примеры конкретного влияния древнеегипетского языка и культуры на наш мир: представлены медиа, бизнес, мода… Правда, там речь все-таки не о глубоком изучении языка, а больше об общих древнеегипетских темах в нашем воображении: фильмы про мумии, косметика Клеопатры, туры повидать пирамиды и прочее. Многие египтологи к таким начинаниям относятся, мягко говоря, без пиетета. Но надо задуматься о том, что мы будем делать, если массовая культура потеряет к нам интерес? Надо помнить, что студенты, поступающие на египтологию, обычно делают это именно потому, что в какой-то момент их завлек Египет в достаточно популярном виде. А если мы потеряем этот источник народного энтузиазма, тогда, скорее всего, академической египтологии конец. Надо не допустить этого, а тем более сейчас, когда удобно привлекать внимание общественности благодаря юбилею нашего предмета. Ведь в 2022 году мы отмечаем 200 лет с дешифровки иероглифов и 100 лет с открытия гробницы Тутанхамона!

Однако я немного отвлекся, ведь вопрос именно про древнеегипетский язык. Конечно, глупо утверждать, что в каждодневной жизни чтение египетских иероглифов актуально для кого-либо, кроме специалистов. Однако все-таки важно, что в нашем обществе этот язык еще присутствует, хотя бы в стенах университета. Нет литературной традиции, старше древнеегипетской: 4 тысячи лет назад визирь Птаххотеп уже писал о справедливом устройстве общества, «Тексты Саркофагов» рассказывали о божьем суде и переселении в загробный мир, а «Сказание Синухе» затрагивало тему эмиграции и тоски по родной земле. Календарь уже был 365 дней, сутки – 24 часа, а число π – 3,16, почти в точности как у нас. Никто не будет спорить, что рассуждения и измерения такого рода влияют на нашу каждодневную жизнь. Если мы хотим сохранять связь с тем миром, который нам все это дал, древнеегипетский забывать не стоит, хотя бы просто из уважения перед нашими историческими предками, да и перед самой историей. Ведь мы тоже когда-нибудь историей станем.

Помимо этого, нельзя забывать и миллионы живых людей, по-прежнему имеющих тесную связь с языком: 18 миллионов человек, принадлежащих к ныне существующей Коптской православной церкви и культуре, все еще его используют. Коптский язык является прямым потомком древнеегипетского, и, хотя сейчас он утратил свою роль как основной разговорный язык Египта, он остается языком коптской литургии, языком одной из древнейших ветвей христианства. Надо помнить, что для нас древнеегипетский – часть фундамента прошлого, а для миллионов людей он фундамент настоящего, основа духовной жизни. Более 5 тысяч лет прошло с тех пор, как на древнеегипетском были написаны первые слова, и через все это время, хоть и в несколько измененной форме, язык все еще с нами. Мне кажется, это само по себе является поводом его изучать!

^{^[1]} https://pf.hse.ru/649957579.html?ysclid=lb8qs2q2sv441616278

Екатерина Александрова

Из всего вышесказанного можно сделать вывод, что, хотя египетская религия и мифология привлекает многих, проникнуть в ее глубины, за ширму популярных изложений в энциклопедиях довольно сложно без знания египетского языка. Но это применимо ко многим другим мифологиям и культурам. Знание языка изучаемой культуры для специалиста, конечно, необходимо. Но необязательно быть египтологом, чтобы извлечь пользу из изучения египетского языка.

Изучение египетской иероглифики – дело хотя и непростое, но крайне увлекательное. Научившись читать и писать по-египетски, можно посмотреть совсем другими глазами на современную культуру. Нас окружает довольно много подражаний египетским вещам: как массовых сувениров, так и довольно тонких стилизаций. Знакомство с иероглификой, как и привычка к исследованию египетских подлинников, помогает структурировать эту визуальную информацию, отсечь «шум» и по-настоящему оценить тонкость и красоту египетского искусства. К тому же изобразительный аспект иероглифики всегда был очень важен, именно благодаря отражению образов реальных вещей иероглифика и была священным письмом. Работа с ней развивает визуальные навыки, которые могут пригодиться в современной культуре в самых разных сферах.

Главная же награда как научного поиска, так и глубокого увлечения – в знакомстве с другой культурой, в открытии новых способов видеть мир, что украшает и обогащает нашу жизнь.

6 февраля, 2023 г.