• A
  • A
  • A
  • АБB
  • АБB
  • АБB
  • А
  • А
  • А
  • А
  • А
Обычная версия сайта

Академическое чтиво. Часть 5

В этом выпуске о своих любимых художественных и научных произведениях, а также о книгах, полезных в преподавании, рассказывают Эдуард Понарин, Валерий Гордин и Вадим Парсамов.

 

Эдуард Понарин, профессор департамента социологии, заведующий Лабораторией сравнительных социальных исследований санкт-петербургского кампуса

 

Какое художественное произведение оказало на вас наибольшее влияние? Возможно, повлияло на выбор профессии и вашу академическую карьеру?

С точки зрения академической карьеры, наверное, больше всего повлиял роман «Война и мир» Толстого. Я его читал не меньше пяти раз и продолжаю перечитывать до сих пор. Впервые я прочитал его в 5-м классе, не все понял, но заинтересовался описанием войны. Второй раз, более осознанно, классе в 10-м. Потом – будучи студентом факультета психологии Ленинградского университета, еще раз – в аспирантуре Мичиганского университета и затем – когда вернулся из Америки в Россию и готовил курс по введению в методологию социальных наук... В какой-то момент эта книга заинтересовала меня с профессиональной точки зрения – позитивистским взглядом на историю.

 

А чем роман Толстого интересен с социологической точки зрения? Почему, прочитав его, можно захотеть стать социологом? А не историком, например?

Я знаю некоторых историков лично и с уважением отношусь к представителям исторической науки в целом. Но мне кажется, что часто они зарываются в детали своего конкретного исторического исследования и теряют из виду картину целого. А трактовка войны 1812 года у Толстого способствует более масштабному восприятию истории.

Толстой в романе довольно последовательно проводит мысль о том, что существуют какие-то объективные законы развития истории, которые не зависят от воли отдельных героев, а есть какие-то тектонические сдвиги, которые увлекают всех, в том числе и так называемых вождей. В эпилоге он попытался в краткой форме изложить основные позитивистские принципы. Это одно из ранних изложений позитивизма, который тогда только-только зарождался. И наверное, оно повлияло на мое восприятие социального и до сих пор влияет на меня как на социолога, который занимается макросоциологией. А задача макросоциолога заключается в том, чтобы попытаться понять и объяснить те движущие силы и законы, которые руководят человеческим обществом.

 

Раньше вы занимались психологией. Есть ли такая художественная книга, которая является значимой для вас как для психолога?

Художественных книг две: это еще один роман Толстого – «Анна Каренина», в котором очень много тонких психологических наблюдений, и творчество Достоевского, особенно повесть «Униженные и оскорбленные».

 

Чем именно они вас зацепили?

Например, в романе Толстого есть мысль, что мы начинаем ненавидеть того человека, которому сделали что-то плохое, потому что хотим оправдать себя. Для тех, кто знает психологию, речь идет явно об одном из проявлений когнитивного диссонанса. Термин появился в середине XX века, но Толстой еще в 1870-е годы об этом писал.

 

Насколько эти книги достоверны с точки зрения современной психологии?

Мне кажется, художественная литература – это всегда в каком-то смысле кукольный театр. Писатель придумывает сценарий, персонажей и разыгрывает пьесу для своих читателей. С одной стороны, все достаточно условно. Но с другой, для того, чтобы этот сценарий казался правдоподобным, писатель должен хорошо разбираться в человеческой психологии, понимать, как люди взаимодействуют в реальной жизни.

 

Давайте теперь перейдем к научным изданиям. Какая книга по социологии произвела на вас наибольшее впечатление в свое время?

Есть две книги, вышедшие в конце XX – начале XXI века. Первая принадлежит перу Рэндалла Коллинза и называется «Макроистория. Очерки социологии большой длительности», по-английски – Macrohistory: Essays in sociology of the long run. Это потрясающая книга, которая примечательна тем, что дает более или менее связное видение истории на протяжении очень долгого времени. И между прочим, предсказывает распад Советского Союза. Эта книга выросла из доклада, который автор готовил в начале 1980-х годов. И в отличие от других предсказаний распада Советского Союза, которых было несколько, предсказание Коллинза в целом оказалось более точным. Это не часто бывает в социологии. Как правило, прогностическая сила социальных теорий довольно низкая. Кроме того, теория Коллинза очень хорошо помогает понять не только прошлое, но и настоящее. В частности, ту ситуацию, которая сейчас разворачивается в Соединенных Штатах.

Другая книжка была издана в конце 1990-х годов – «Ружья, микробы и сталь: судьбы человеческих обществ» Джареда Даймонда. Она тоже переведена на русский язык. Это бестселлер, который почти сразу же разошелся миллионным тиражом. Такую книжку написать – и можно больше ничего не делать. Ее автор занимался островами Полинезии, которые населяют близкородственные народы. И Даймонд обратил внимание на то, как по-разному складывалась жизнь этих народов в зависимости от географических условий того или иного острова. После этого он переключился на весь остальной мир и попытался объяснить всю историю человечества за последние 13 тысяч лет. И сделал это довольно убедительно, очень наглядно, с моей точки зрения, показав, почему какие-то страны или народы являются более развитыми, богатыми, счастливыми и свободными, а какие-то – наоборот. В общем, эта книга произвела на меня очень сильное впечатление.

Книжки Коллинза и Даймонда обе потрясающие, но книга Коллинза написана довольно тяжеловесным языком, а книга Даймонда еще и читается очень легко, притом что ее научная ценность неоспорима. И наверное, это важно для ученого – уметь написать свою работу так, чтобы она легко читалась и была интересна и убедительна. Это большое искусство.

 

Давайте теперь поговорим о тех книгах или статьях, которые могли повлиять на вас как на психолога.

В 1980 году я окончил 9-й класс школы и гостил на летних каникулах у родственников. И у них в библиотеке я нашел две книги Владимира Леви, известного в то время популяризатора психологии: «Искусство быть собой» и «Искусство быть другим». Я тогда собирался поступать на филологический факультет, но, когда прочел эти книжки, изменил свое решение и решил поступать на психологию. Во многом благодаря им я и стал психологом, по крайней мере на какое-то время.

После этого я еще прочитал книжки Игоря Кона «Социология личности» и «Психология старшеклассника». И они тоже укрепили меня в моих тогдашних намерениях учиться на психолога.

 

А что в этих книгах было такого, что заставило вас сменить направление деятельности с филологического на психологическое?

Просто открылся какой-то новый мир – психика человека как предмет изучения. Речь шла о таких вещах, как, например, аутотренинг, и это очень увлекало. Впоследствии, когда я стал постарше, на меня произвела очень сильное впечатление когнитивная психология Леона Фестингера и работы его последователей.

 

Какую книгу вы чаще всего разбираете со студентами на занятиях по социологии?

Два года подряд, прошлый и позапрошлый, я читал курс по макросоциологии и начинал как раз с книги Джареда Даймонда. Она, как я говорил, написана легким слогом и при этом очень убедительно, потому что содержит огромный эмпирический материал. И студентам эта книжка нравилась.

 

А есть у вас просто любимая художественная книга?

Наверное, «Мастер и Маргарита». Я прочел ее во времена перестройки, и меня захватило не столько содержание книги, сколько мастерство повествования, продолжающее идущую от Гоголя традицию. Критика советского строя в перестроечное время воспринималась уже как само собой разумеющееся, а вот мастерство художника, с которым эта книга написана, вот это меня больше всего поразило.

 

Валерий Гордин, профессор департамента менеджмента, заведующий Лабораторией экономики культуры санкт-петербургского кампуса

 

Художественная книга

Книгой, которая в юности оказала на меня наиболее сильное влияние, стала книга, о которой сегодня мало кто вспомнит. Это «Хулио Хуренито» Ильи Эренбурга. Я прочитал ее в середине 1960-х, когда во время оттепели книга была впервые переиздана после долгого нахождения под запретом. Мы в эти годы жили на Сахалине, а тамошние сельские учителя, кем и были мои родители, имели больше шансов приобрести подписные издания, поскольку на школу выделялось по нескольку подписок на каждого писателя, и родителям, уступившим свою очередь на подписку какого-то другого писателя, удалось подписаться на собрание сочинений Эренбурга. Сейчас эти схемы приобретения книг понимаются с трудом. А в те годы удача в охоте за интересной подпиской воспринималась как истинное счастье. В первом же томе собрания сочинений был «Хулио Хуренито»! Нет необходимости говорить о том, что книга отличалась от всего того, что было в школьной, да и в нашей домашней библиотеке. Она показалась мне очень необычной: в ней были представлены интересные портреты наций, социальных групп и политических взглядов – русский, африканец, француз, американец, еврей и главный герой – мексиканец. Среди действующих лиц – последователей Хулио Хуренито – были интеллигент, студент, предприниматель, мелкий гостиничный служащий и автор, от лица которого ведется рассказ. Я в юности увлекался историей и этнографией, любил читать толстенные путевые заметки Ганзелки и Зикмунда – чешских путешественников, объехавших весь мир и написавших об этом интересные воспоминания. Но чехи писали о сегодняшней жизни далеких стран, а Хулио Хуренито перемещался не только от континента к континенту, но и от одного яркого исторического события к другому: революции, войны, заговоры. И все это в совершенно необычной форме. Написанная в 1922 году в Берлине, эта повесть весьма отличалась от официально-героического описания самой Октябрьской революции, царившей после нее в обществе атмосферы и характера взаимоотношений между ее участниками. К тому же стиль изложения в книге носил ярко выраженный гротескный характер, который я полюбил после этого на всю жизнь. Абсурд был доведен до апофеоза и придал терпкий аромат сочному тексту книги. Стал бы я читать эту книгу сейчас и рекомендовать ее кому-то? Не знаю. Но она была предтечей другой книги Эренбурга, написанной в таком же жанре, – «Трест Д.Е. Гибель Европы», в которой изображена апокалипсическая картина захвата цивилизованной, но расслабленной Европы ордами азиатов, применяющих для этого весьма креативные решения.

 

Академическая книга

В моей научной судьбе действительно была такая книга. И с нею связана весьма небезынтересная, почти мистическая история. Я был студентом четвертого курса Финэка, работал в студенческой научной лаборатории, занимался трудовыми ресурсами. Но вот к нам на кафедру планирования народного хозяйства пришел начальник отдела товаров народного потребления объединения «Электросила» и предложил заключить договор на изучение потребительского спроса. Это в те годы не практиковалось: зачем изучать спрос, если нет предложения? Но он не просто попросил изучить спрос, а сделать это на основе только что вышедшей книги с абсолютно непонятным названием «Маркетинг». Он сказал, что купил две такие книги и одну из них готов подарить нашей студенческой лаборатории. Эта книга действительно уникальна. Она представляла собой сборник переводов очень интересных статей американских авторов, причем часть статей носила чисто методический характер, а часть описывала рыночные механизмы функционирования экономики. Не знаю, как уж ее пропустил Главлит, но ничего подобного мы до этого не читали. Буквально «проглотив» эту книгу, мы были готовы к проведению любых маркетинговых изысканий. Договор на изучение спроса на пылесосы марки «Электросила» (безбожно скопированный вариант японского пылесоса-пуфика) был подписан, но сразу после этого наш просвещенный заказчик пропал. Через некоторое время мы по большому секрету узнали, что он эмигрировал в Израиль. (Надеюсь, он не зря читал книгу по маркетингу и она ему пригодилась на Земле обетованной). Но договор подписан, и его надо выполнять. Так мы выполнили первое в нашей стране (у нас даже было какое-то свидетельство) изучение спроса на основе экспертного опроса методом «Дельфи». Все по книге. Новому заказчику наша работа понравилась, нам заказали новую НИР (ассортиментный ряд у «Электросилы» к тому времени расширился), а затем и другие ленинградские предприятия стали давать нам заказы. Я же, окончив институт, начал писать диссертацию о планировании производства товаров народного потребления, эмпирическая глава которой была посвящена сегментации потребительского спроса. Не знаю уж, как в 1980 году Совет по защитам пропустил такую терминологию (пять лет спустя меня не хотели на кафедре рекомендовать на должность доцента, поскольку я читаю в своем курсе лекции, основанные на буржуазных теориях, в частности на маркетинге), но все закончилось благополучно, и, получив ученую степень, я продолжил свои изыскания в области маркетинга потребительских товаров и услуг. Так я дошел до написания в 1993 году монографии по социальному маркетингу (без ложной скромности, это была первая монография на данную тему в постперестроечной России) и остался верен проблематике маркетинговых методов управления в сфере услуг.

 

Книги и студенты

Я не применяю на своих занятиях методику разбора конкретной книги. Скорее отсылаю студентов к пониманию основ и логики некоторых системообразующих книг. Пока я читал курс по управлению организациями сферы услуг, такой книгой была «Экономика впечатлений» Пайна и Гилмора, которая легла в основу всей концепции нашей магистерской программы. Поскольку сейчас такого курса больше нет, я читаю курс по пиару, в котором часто отсылаю студентов к книге Макки «Сториномика». На мой взгляд, правильно организованный вербальный и визуальный сторителлинги – это будущий формат самых разнообразных коммуникаций.

 

Вадим Парсамов, профессор школы исторических наук факультета гуманитарных наук, главный научный сотрудник Института гуманитарных историко-теоретических исследований имени А.В. Полетаева

 

Художественная книга

В моем читательском опыте есть два периода. Первый (детский), когда я любил книги, второй (взрослый), когда я стал любить писателей. Поэтому сейчас у меня нет любимой книги, есть любимые авторы, с которыми стараюсь не прерывать диалог: Пушкин, Достоевский, Толстой, Чехов. 

Если говорить о первом периоде, то это, конечно, «Три мушкетера». История такая. Когда я учился в 4-м классе, кто-то в подъезде выкинул книги, среди которых я нашел весьма потрепанное издание «Трех мушкетеров». Я тогда был читатель неопытный. Это я сейчас начинаю читать книгу с оглавления. А тогда открыл и стал читать с первых строк. Каково же было мое разочарование, точнее, настоящее детское горе, когда я буквально наткнулся на то, что в книге нет заключительных страниц. «Три мушкетера» для меня превратились в роман Стерна, о котором в то время я ничего не знал, и я не был столь изощренным читателем, который может получать эстетическое удовольствие от оборванной фразы, завершающей роман. Не буду рассказывать о том, какие усилия предпринимал я, чтобы отыскать исправный экземпляр. Кто помнит то время книжного дефицита, тот меня поймет. Когда же я получил наконец на короткое время этот экземпляр, я от руки списал с него недостающие страницы. Никаких ксероксов в то время еще не было... «Три мушкетера» рекомендую читать всем. 

Художественная книга, определившая мои научные интересы, – роман Марии Марич «Северное сияние», я ее прочел примерно тогда же, когда и «Три мушкетера». Сейчас я понимаю, что книга плохая, недостоверная, местами просто безграмотная. Но тогда мне было 10 лет, и это было мое первое знакомство с декабристами. Мне захотелось узнать о них как можно больше. Следующими стали романы Тынянова. «Кюхля» стал моей настольной книгой. О том, что Тынянов – великий ученый, я тогда даже не подозревал. Но именно Тынянов повлиял на мой выбор профессии. Свою первую курсовую работу в просеминаре Ю.М. Лотмана я писал о Кюхельбекере. 

 

Книги и студенты

Уже несколько лет со студентами 4-го курса мы читаем книгу Владимира Соловьева «Оправдание добра». Я этому посвящаю целый модуль. 

Во-первых, потому, что книга большая, а я очень хочу, чтобы студенты читали большие книги. Во-вторых, к Соловьеву ведут многие линии русской общественной мысли: Чаадаев, славянофилы, западники и т.д., и у него берут начало многие дальнейшие пути русских идей. Представить себе историю идей в России без Соловьева невозможно. Все распадется. В-третьих, эта книга очень нужна сегодня. Идея добра как ни из чего не происходящего и все собой обусловливающего очень важна в современном мире. Наверное, соловьевские представления о добре как движущей силе в экономике, юриспруденции и истории вообще могут кому-то показаться наивными. Но его аргументы, примеры, парадоксальные умозаключения приносят лично мне огромное удовольствие при чтении.

 

21 октября, 2019 г.