«Я решила, что мое призвание – быть ученой, и я без колебаний двигалась к этой цели» – Новости – Окна роста – Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики»

аспирант Школы исторических наук

Искусствовед, аспирант школы исторических наук НИУ ВШЭ Ксения Линькова о профессиональных границах молодого учёного, духе исследования и необходимости поиска баланса в преподавании.

Сейчас про это довольно забавно вспоминать – как будто другая жизнь и другая я – но заниматься наукой я решила довольно рано, чуть ли не на первом курсе, во время написания курсовой. Помню, в сентябре еще, менеджер нашей образовательной программы, Мария Искрина, привела к нам двух людей (у меня всегда было плохое зрение, и мне не очень хорошо было видно, что именно это за люди). «Это Анна Гусева и Лев Масиель Санчес – ваши основные преподаватели, но прямо сейчас они уезжают в Вологду». Между ними двумя я в итоге и выбирала себе научного руководителя.

Судьба решила за меня: памятник, про который я хотела писать у Льва Карлосовича уже, забрал мой однокурсник (он вскоре отчислился, не дотянув, кажется, и до конца первого курса). Я остановилась на здании Государственного исторического музея под руководством Анны Валентиновны. Я не москвичка, родилась и выросла в Орле, и в Москву приезжала только на олимпиады. Конечно, мы с родителями ходили на Красную площадь. А моим любимым памятником там был Государственный исторический музей (ГИМ).

Мне очень нравилось писать курсовую. В то время про здание Исторического музея еще не было ничего внятного – книга Евгения Кириченко «Исторический музей» вышла буквально за несколько дней до загрузки моей работы в LMS – и я, обзаведясь своим первым отношением[1], пробилась в библиотеку музея. Там царила своя, совершенно особенная атмосфера, и мне думалось, что я провожу реальное исследование. Да так оно, наверное, и было, учитывая отсутствие литературы и мой тогдашний статус. Исследование, которое делает первокурсник, совсем не то же, что исследование, например, четверокурсника, но механизмы в целом одни, разница лишь в охвате и глубине. Тогда же я столкнулась с одной из деталей академической жизни: несколько людей могут работать в одном небольшом поле параллельно. В тот момент мне казалось это проблемой и опасностью, но на деле периодически бывает, что у разных авторов почти одновременно выходят книги на одну и ту же тему, и это абсолютно не трагедия: ученые в любом случае смотрят под разными углами, и часто сравнивать их подходы и выводы не просто интересно, но еще и поучительно.

Дальше моя карьера развивалась довольно стремительно. В начале третьего курса я выступила на первой «взрослой» конференции – с подачи своей тогда бессменной научной руководительницы. Мы даже написали с ней вместе статью, но она пока так и не увидела свет. На втором и третьем курсе я занималась китайской архитектурой. Но Китай, к сожалению или к счастью, оказался мне не по зубам, и на четвертом курсе я вернулась к русской архитектуре, но уже под руководством Льва Карлосовича. Именно Исторический музей подтолкнул меня ко второй половине XIX века, к архитектуре историзма, или, уже, к русскому стилю. Я продолжила там же, где и начала.

Не могу сказать, что меня посещали какие-то сомнения, по крайней мере, первые пять-шесть лет. Я вообще довольно упертая – «если я чего решил, то выпью обязательно». Я решила, что мое призвание – быть ученой, и я без колебаний двигалась к этой цели, практически не рефлексируя, что, почему и зачем.

[1] «Отношение» – письмо от организации, которая направила вас для работы в архиве или в особом фонде библиотеки.

Лев Карлосович, конечно, играл в этом огромную роль: вселял в меня веру, мотивировал, помогал, подталкивал. Я написала бакалаврский диплом, а затем магистерскую диссертацию. С помощью руководителя мне удалось на первом курсе магистратуры выступить на очень уважаемой (и не то, чтобы очень открытой) конференции «Архитектурное наследство», и напечататься в одноименном журнале, а на втором курсе – на еще более престижной, солидной и входящей в Scopus конференции «Актуальные проблемы теории и истории искусства». Лев Карлосович бесконечно представлял меня историкам архитектуры, открывая мне, таким образом, профессиональное сообщество. Я горжусь знакомством с Арменом Юрьевичем Казаряном, Вадимом Григорьевичем Бассом, Ильей Евгеньевичем Печенкиным, и многими, многими другими.

Но, думаю, именно в этой стремительности и заключается моя «маленькая трагедия». Мне слишком быстро стало казаться, что я понимаю, как работает Академия, и что я попробовала все, что могла попробовать. Для меня не было больше ничего нового, по крайней мере, доступного на этом уровне. Магистры редко публикуются в Scopus’е, магистры не публикуют монографий. Появились границы, которые я не могла преодолеть своими силами. Да и магистерская диссертация, паче чаяния, отняла у меня слишком много сил. Это было совершенно незаметно в процессе – я с интересом написала и вполне успешно защитила это исследование, но вскоре после я вдруг обнаружила, что больше не могу писать. А еще через какое-то время оказалось, что и думать я тоже не могу.

И получилось, что «мне 25, и я до сих пор не знаю, чего хочу». Правда, далеко не так оптимистично, как у БГ: меня нагнала рефлексия, а за ней пришел кризис. Честно говоря, не знаю, посещают ли подобные дни тягостных раздумий всех молодых ученых или же это не зависит от позиции в ученой иерархии, но в любом случае, для меня то состояние было (и в каком-то смысле продолжает быть) довольно мучительным. Больше года я не могла написать ни строчки, чувствовала свою бесполезность и начинала подозревать, что я исчерпала свои возможности и достигла «потолка». И, возможно, все это уже не так актуально и важно для меня, как раньше казалось.

Пару месяцев назад, мне, однако, удалось поймать себя за руку: я ведь бесконечно анализирую и систематизирую все, что попадает в мое поле зрения – людей, ситуации, свои ощущения и т.д. Я даже фильм не могу посмотреть без того, чтобы не попытаться осмыслить архитектуру в нем и не написать пост в свой тг-канал. А это значит, как минимум, то, что я все-таки могу писать тексты, а как максимум, – что дух исследователя еще жив, его огонек не погас, просто пока он спрятался за бревнами. И кто знает, как он потом разгорится!

Моим вторым дыханием, мощной струей кислорода из кузнечных мехов, стало преподавание. Я бесконечно благодарна академическому руководителю ОП «История искусств» – Ольге Назаровой – за то, что два года назад она предложила мне повести семинары. Преподавание дало мне несколько направлений роста, как профессионального, так и просто человеческого.

Во-первых, конечно, это возможность лучше «выучить» историю искусств. У меня, например, уже не получается учиться классическим способом: на лекциях и семинарах. Трудно сконцентрироваться, всегда есть какие-то горящие дела или монотонная работа, которую нужно сделать фоном. В последнее время я думаю, что по-настоящему мы учимся, когда готовимся учить других: образование дало мне сетку знаний, но вникать в нее и задавать ей вопросы я начала только сейчас. Ну и, конечно, новое повторение памятников для искусствоведа никогда не бывает лишним. Пока в моей практике было два общих курса – у вышкинских лицеистов по мастерам и шедеврам, и «Введение в историю архитектуры» – МАГОЛЕГО у магистров.

Во-вторых, преподавание – повод преодолеть свои страхи, выявить какие-то пагубные психологические механизмы и начать от них избавляться. Я думаю, все, даже старшие коллеги, более-менее переживают, когда приходят к новому потоку студентов. Первое впечатление всегда самое важное, и вот на тебя смотрит двадцать пять пар глаз и ждут, что ты им скажешь. И ты понимаешь, что Акелле ни в коем случае нельзя сейчас промахнуться. Неопытным преподавателям свойственно впадать в две крайности: быть слишком строгими и, увы, самоутверждаться за счет студентов, и быть слишком мягкими, боясь спровоцировать недовольство. Руководить группой студентов это то же самое, что играть на фортепиано или ездить верхом: рука должна быть гибкой, но сильной.

Для меня каждая пара – это вызов: как подвести студентов к тому ответу, который я хочу услышать, как помочь им самим увидеть связи и закономерности, но как при этом не перегнуть палку и не сломать чужое мышление.

В моем положении молодого преподавателя есть свои плюсы: я еще помню, как училась сама, я более-менее представляю то, как чувствуют себя бывшие школьники, я понимаю, какие у них могут быть запросы, страхи, переживания и ожидания. Я могу помочь им адаптироваться и, что более важно, указать на подводные камни и предостеречь от ошибок, которые сделала сама. Многие вещи осознаются уже сильно постфактум.

Часто говорят, что невозможно заниматься наукой и преподавать одновременно. Это абсолютная правда – подготовка к парам и взаимодействие со студентами отнимает почти все силы и время, и на статьи и исследования почти ничего не остается. Но, как мне кажется, в самом начале пути одно не может существовать без другого: материалы исследований дополняют лекции, а опыт чтения чужих текстов, например, помогает работать со своими. Со временем кто-то уходит больше в преподавание, а кто-то – в науку. Одни становятся узкоспециальными лекторами, а другие – методистами, менторами, теми, кто ведет студентов от начала и до конца. Мне пока рано думать, чем в итоге я могу стать, да и решение здесь не только мое – слово студентов всегда последнее.

23 марта, 2023 г.

Окна роста