Философы

профессор Школы философии и культурологии факультета гуманитарных наук

Мы продолжаем знакомиться с тем, как устроена жизнь в академических сообществах в разных областях науки. Новый выпуск «Академической карьеры» посвящен философам. О своей научной биографии рассказывает профессор школы философии и культурологии факультета гуманитарных наук Владимир Порус.

– Как складывалась ваша академическая карьера?

Начнем с того, что она вообще могла не состояться. Когда я в 1974 году успешно окончил аспирантуру Института философии Академии наук, евреи Советского Союза активно уезжали жить в Израиль. В связи с этим соответствующие органы стали принимать меры по ограничению числа евреев, работающих в различных ответственных учреждениях. Институтом тогда руководил легендарный человек – Бонифатий Михайлович Кедров. Он осмелился взять меня на работу вопреки известным установкам, и я был не единственным таким человеком. Вскоре после этого его сняли с работы «за ошибки в подборе кадров».

А меня Кедров знал по участию в дискуссии с Эвальдом Васильевичем Ильенковым, тогда очень популярным философом. Мы с коллегами написали под руководством Кедрова книгу «Диалектическое противоречие», которая через несколько лет вышла огромным, сегодня почти немыслимым тиражом в 75 тысяч экземпляров. До сих пор она еще валяется в каких-то библиотеках. А некоторые уже теперь пожилые ее читатели иногда недоумевают, почему я до сих пор жив. Так и говорят при встрече: «Как, вы еще живы? Какая прелесть! Сколько же вам лет? Вы же полемизировали с Ильенковым?!» Это и понятно: в тогдашней полемике участвовали, как правило, люди в возрасте, а я был еще молодым аспирантом.

Сейчас я понимаю, что вся эта полемика была натянутой, надуманной. Ведь, собственно, реальной проблемы в соотношении формальной и диалектической логики не было. Тем не менее тогда множество работ было написано на эту тему. И не только в нашей стране.

Мой карьерный рост, если понимать его как продвижение по службе, был медленным. Довольно долго я проработал в должности младшего научного сотрудника. Жизнь была трудная. Жил я не в Москве, а в нынешнем Сергиевом Посаде, тогда Загорске. У меня была семья, условия жизни скудные, зарплата, можно сказать, нищенская, и мне приходилось работать на двух-трех работах, иногда связанных с философией, а иногда нет. Чем я только не занимался: переводил с английского и польского объемистые монографии для издательства «Прогресс», читал лекции где придется, реферировал научные работы. Это не прошло совсем уж без пользы, потому что и переводы остались, и навыки были приобретены, и кругозор расширился. Но, конечно, это отрицательно сказывалось на количестве и качестве моих собственных публикаций и на участии в различных серьезных проектах.

Свою научную деятельность я начинал под руководством Александра Александровича Зиновьева, защитил диплом, а потом и кандидатскую диссертацию по философским проблемам многозначной логики. Со временем я понял, что выбрал направление ошибочно, что математической стороной этой темы должны заниматься математики, они это делают лучше и профессиональней. У меня особых математических способностей не обнаружилось, а философская сторона дела меня разочаровала. Постепенно я отошел от этой темы, занялся проблемами теории познания, которые привели меня к философии науки. В этой области тогда велась оживленная дискуссия между позитивистами и постпозитивистами, в которой я по мере сил стал участвовать. А это, в свою очередь, привело меня к философии культуры, потому что я понял, что науку нужно рассматривать как составную часть и даже, может быть, стержень наукогенной культуры. Это стало для меня важным открытием: философия науки – это часть философии культуры. По тем временам это выглядело ересью. Моя докторская диссертация называлась «Научная рациональность как тема философии науки». Я понял, что невозможно говорить о научной рациональности, не уяснив, что рациональность – это тема, которая может получить какое-то развитие, только если учитывать весь контекст: когда рациональность возникает, принимается, признается, начинает действовать, исчезает, рушится, возникает вновь…

Докторскую диссертацию я защитил спустя почти тридцать лет после кандидатской, имея уже свыше 250 научных публикаций. По нынешним временам это может показаться карьерным провалом. Хотя сегодня докторская диссертация, пожалуй, не имеет такого значения, какое имела в советское время. Но и тогда тоже можно было иметь докторскую степень и при этом совершенно ничего не значить в философском сообществе. Гораздо успешнее и быстрее делали карьеру люди, которые занимались идеологическим пустословием, проблемами научного коммунизма и научного атеизма, изобретали новые законы диалектической логики, разрешали основные и неосновные противоречия социализма, воспевали моральный кодекс строителя коммунизма.

Но были и другие карьеры, например у Владимира Соломоновича Библера и Бориса Семеновича Грязнова, которые не были докторами наук, не защищали докторских диссертаций, но чьи имена остались в истории российской философской мысли надолго. Была карьера Мераба Константиновича Мамардашвили, которого из каких только вузов не изгоняли, но на его лекции стекалась вся интеллектуальная Москва. То же можно сказать о причудливой карьерной биографии Александра Александровича Зиновьева, чье 100-летие отмечалось недавно с такой помпой. А в свое время его изгоняли с научных и университетских кафедр и в конце концов выдворили из страны.

В 2002 году я защитил докторскую диссертацию, но перед этим ушел из Института философии. Причина была проста, как горькая правда: невозможно было прожить на нищенскую зарплату, которая в 1990-х годах в пересчете на доллары могла составлять $30 в месяц. Мне предложили перейти в частный вуз – Университет Российской академии образования (ныне Университет российского инновационного образования), где я проработал с 1999 по 2002 год, сначала в должности заведующего кафедрой, а затем декана философского факультета. В 2002 году в Высшей школе экономики стал создаваться философский факультет, и занимавшийся подбором коллектива Алексей Михайлович Руткевич, знавший меня по совместной работе, в том числе над «Новой философской энциклопедией», пригласил меня на должность заведующего кафедрой онтологии и теории познания. Когда образовался факультет гуманитарных наук, Алексей Михайлович стал деканом, бывший факультет философии – школой философии, а меня на какое-то время назначили руководителем этой школы.

– Считается, что философские факультеты готовят не философов, а историков философии. А откуда берутся философы? И нужно ли философу философское образование?

Сложный вопрос. Никакое учебное заведение не может готовить философов. Философы вырастают не в стенах университета. Университет дает человеку базу для того, чтобы он мог стать философом, если захочет, если позволят обстоятельства. Философ без образования – это что-то из ряда вон выходящее, хотя история знает такие примеры. Бывало, что великие философы имели другое базовое образование, не философское. Скажем, великий философ Нильс Бор был выдающимся физиком. Карл Ясперс был психиатром. Мало кто оказал такое влияние на философию, не только русскую, как писатель Федор Михайлович Достоевский. Альбер Камю – один из самых ярких, выдающихся философов XX столетия, но его жизненный путь не назовешь карьерой философа.

Сегодня философское образование – условие часто необходимое, но далеко не достаточное. Большинство людей, получающих философское образование, являются не философами, а в лучшем случае преподавателями философии или, по выражению академика Абдусалама Гусейнова, философоведами. То есть они могут познакомить людей с тем, что такое философия, но сами они не генерируют «философский мыслепоток». Они, мягко скажем, труженики на философской ниве.

Философов всегда очень мало, а философоведов достаточно много. Но без последних не будет и тех, кого называют философами. Знаете, как грибы в лесу: они встречаются не под каждой елкой, но, если бы не было леса, не было бы и ни одного гриба. То есть нужен лес, нужна среда, экосфера, как сейчас говорят. Если она есть, то есть надежда, что вырастут и философы, а если ее нет, они просто исчезнут.

Философом делает человека сначала Бог, потом культура, в которой он живет, затем обстоятельства и, наконец, запрос. Должен существовать какой-то запрос на философский образ мысли. И на него некоторые люди – их всегда очень мало – отвечают, становясь философами.

– А у нашего времени есть запрос на философствование?

Да, безусловно, запрос есть, но не всякий запрос удовлетворяется. Бывает время, когда философы очень нужны, а их просто нет. Иногда потому, что их расстреливают, иногда потому, что их не образовывают, иногда потому, что их изгоняют, а иногда потому, что они вытесняются халтурщиками. Тогда философам просто нечем дышать и негде находиться. В этой печальной обстановке философом стать трудно. Но если уж стал, то никуда не денешься.

– Кем работают сегодня люди с философским образованием? Когда философ считается востребованным?

Профессия философа существует в разных формах. Самая распространенная форма – это преподавание философии. Поскольку философия входит в систему высшего образования, нужны преподаватели. У меня в дипломе так и написано: «философ, преподаватель философии и обществоведения». Что такое преподаватель – понятно, а вот что такое философ? Статус философии в нашем обществе не ясен. Если бы я не преподавал, считался бы я философом? Не знаю.

Иногда философы работают в различных издательствах, в массмедиа – на телевидении, на радио, где они выполняют какие-то функции, связанные с образованием, ведут просветительские передачи. Философия формирует у человека критическое мышление, расширяет кругозор, делает его способным ориентироваться в культурном пространстве – можно много всяких слов по этому поводу сказать. Но я не уверен, что этого нельзя достичь без философии. Но философия – это один из путей, которыми можно прийти в такие сферы.

– Какое значение имели те изменения, которые произошли на вашем веку в системе философского образования?

Есть вещи очевидные. В мое время на философском факультете МГУ изучались научный коммунизм, история международного рабочего движения, диалектический материализм, исторический материализм, политическая экономия социализма, не говоря уже об истории КПСС. Все эти предметы были формой идеологической обработки, и больше ничего; никаких научных результатов там не было и не могло быть.

Сейчас преобладает история философии. Хорошо это или плохо? Я думаю, что это и хорошо, и плохо. Почему хорошо – ясно, объяснять не надо. А плохо потому, что часто вся философская деятельность сводится к изучению истории философии и участию в историко-философских исследованиях. Но философия же не должна постоянно заниматься собственной историей, она должна заниматься тем, для чего она предназначена. Для чего – это особый вопрос. Но тем, для чего она предназначена, она часто не занимается или занимается недостаточно, так, что не вызывает при этом ни уважения, ни понимания со стороны интеллектуалов в других областях и выглядит ненужным привеском к высшему образованию, существующим в нем как бы по инерции.

Несколько лет назад философия в Вышке, к моему сожалению, была выведена из ряда обязательных дисциплин. Но многие подразделения университета продолжили преподавать философию уже по выбору. Процесс образования похож на живой организм, из него нельзя убрать один орган, чтобы не пострадало целое. Можно сказать, что некоторые органы человека выполняют странные, пока еще непонятные функции, давайте их уберем. Но, стоит их убрать, человек начинает болеть и умирать.

В идеальном плане никакое высшее образование без философии просто невозможно. А в практическом плане, когда профессия сводится к выполнению некоторых функций, философия становится излишней. Скажем, для чего философия бухгалтеру или программисту? Это вопрос, связанный со смыслами образования как такового: в чем цель высшего образования – подготовить кого? Специалиста, способного занимать какие-то ниши на рынке труда? Или личность, одним из проявлений которой является профессиональная деятельность? Если второе, то философия необходима; если первое – она не нужна. В конечном счете этот вопрос – часть другого: в каком обществе мы живем, в какой культуре мы участвуем и какова ценность нашей жизни в этой культуре и ценность самой культуры?

– Как менялся этос философского сообщества?

Что-то не изменилось со времен Сократа, Платона и Аристотеля. Есть вещи, которые нельзя изменить, иначе все исчезнет. Но, например, такие вещи, как критерии успеха, подвергаются изменению. Скажем, успех вне карьерной лестницы в разные периоды жизни ценился по-разному. Многое меняется прямо на наших глазах, прямо сегодня, сейчас, уже вчера. Наше сообщество переживает сейчас такой период, когда исчезает здоровая, разумная и вечная цеховая солидарность. Цех – это семья, неформальные отношения, то, что нельзя измерить в баллах, в KPI. Я, например, помню своих учителей, помню с благодарностью. Я забыл, о чем они мне говорили, но помню их лица. Вот Елена Дмитриевна Смирнова, которая вела у нас, тогда студентов МГУ, курс логической семантики. Помню, как она принимала экзамен у семи человек с 10 часов утра до 9 часов вечера, и мы ее кормили пирожками, чтобы она не умерла с голода. Это было прекрасно. Я уже забыл логическую семантику, а эти «посиделки» с Еленой Дмитриевной буду помнить до конца дней своих.

23 марта, 2023 г.

Окна роста