Алсу Бикташева об истории и архивах

Создание больших текстов, книг – один из древних и важнейших результатов работы философов и ученых со времен библиотек ассирийской Ниневии и египетской Александрии до наших дней. Алсу Бикташева, профессор школы исторических наук, рассказывает о казанских губернаторах, сенатских ревизиях и уникальном опыте работы в архивах.

Как пишутся книги? У всех по-разному, мучительно. Ты входишь в такое состояние и живешь в нем порой годами, когда ощущаешь себя в параллельных мирах: видишь окружающую действительность, активно с ней взаимодействуешь, но мыслями находишься не здесь. Порой, к удивлению окружающих, можешь неожиданно сбежать куда-нибудь и строчить на чем попало, поэтому, когда голова начинает писать, лучше иметь под рукой блокнот любого формата. Мне нравится бумага и карандаш для этого, хотя гаджеты – это, конечно, спасение. Случалось, из-за невозможности записать пришедшая вспышка больше никогда не возвращалась. Оставалось зато ощущение, что была она замечательной, но мстительно невозвратной. Речь не о словах и даже не о смыслах. Исторические книги пишутся после длительного периода погружения в изучаемую тему. Вход в нее может быть различным. Кого-то ведет «источник», кто-то, начитавшись литературы, обрамляет свой материал обильными теоретическими выкладками. Безусловно, универсальность не бывает в проигрыше. Вместе с тем у историков все не так однозначно. Рассуждать об этом легко, но в итоге все сводится к личности автора, полученному образованию, принадлежности к научной школе (если повезет), складу ума, к тому, что он умеет и любит делать.

Мое погружение в написание книги, о которой пойдет речь, было длительным. В общей сложности на ее создание ушло восемь лет. Подтолкнул к ее написанию мой научный руководитель Григорий Наумович Вульфсон, с которым я целый год проговаривала ее виденье. При этом он отмечал, что я подхожу к теме как историограф, а нужно – как источниковед. На меня оказывала сильное воздействие моя кандидатская диссертация по специальности «историография». Теперь же я избрала иную тему, по иной специализации, да еще по истории XIX века. Но при всех этих различиях, уловимых лишь профессионалами, проявилось сходство: меня тянуло исследовать человека во времени. По тем временам выгоднее было взять институциональный сюжет с уже имеющейся историографической традицией и за меньшее время справиться с ним. Думаю, на это и рассчитывал мой учитель, предлагая второй вариант, утверждая, что в этом случае сможет быть мне полезнее. В итоге получилась книга «Антропология власти: казанские губернаторы первой половины XIX века» (М., 2012).

Уместен вопрос: почему этой темой никто не занимался? Деревянная Казань в первой половине XIX века горела дважды, губительные пожары почти полностью уничтожили губернский архив. В этой связи вспоминается сказанное напутствие: «Никогда не говори, что занимаешься казанскими губернаторами, потому что сама из Казани». Но при всей очевидности ему суждено было не сбыться… Чтобы написать о казанских губернаторах, пришлось «поселиться» в столичных архивах. К тому же должностные полномочия российских губернаторов везде были одинаковыми. В официальном делопроизводстве их личностные сведения не указывались, помимо формулярных послужных списков, которые нужно было еще найти. Спускаемые из Петербурга бумаги адресовались «казанскому губернатору» без указания имени и фамилии. Начинать пришлось с составления списка казанских губернаторов в начале 2000-х годов. В то время в суверенном Татарстане логика исторической преемственности власти выстраивалась избирательно. Имперский период, мягко говоря, не приветствовался. Никто не мешал, но и поддержки не было, несмотря на ажиотаж губернаторской тематики в других и соседних регионах. В академической среде после ухода из жизни Г.Н. Вульфсона все изменилось… Оставалось с головой уйти в исследовательскую работу. Я уже знала, куда двигаться и что мне нужно искать в Императорском архиве (Российский государственный исторический архив, г. Санкт-Петербург).

В Национальном архиве Республики Татарстан (так он назывался тогда) оказался осколок петербургского сенатского архива. В путеводителе архива его разместили в разделе коллекций (как приложение). Причина появления этих документов до сих пор не раскрыта. Можно предположить, что это делалось централизованно в период архивных «чисток», когда часть документов могла быть направлена в местные архивы. На эту мысль наводит ошибочное попадание в Казань отдельных дел по Калужской губернии. Есть и другая версия, менее правдоподобная: возможно, наличие юридического факультета Казанского университета способствовало сохранению сенатского делопроизводства для учебных целей. Так или иначе, значимый кусок следственных дел Сената первой четверти XIX века отложился в Казани, был сохранен и не уничтожен. Появилась возможность реконструировать неформальную сторону жизни казанских губернаторов. Официальная по законодательным и иным правовым документам была хорошо исследована историками права еще в XIX веке. Но это была желаемая история. В реальности она становилась иной. Вот ее-то и можно было восстановить по следственным материалам.

Оказалось, что при Александре I сенаторские ревизии приобрели почти регулярный характер. К примеру, в Казанскую губернию они были спущены в 1801, 1803, 1808, 1810, 1815, 1819 годах. В череде «александровских» сенаторских проверок (52 ревизии) она оказалась самой неспокойной и самой посещаемой. Из девяти казанских губернаторов александровской поры шестеро были уволены судебным порядком – гласным решением первого департамента Сената (П.П. Пущин, А.И. Муханов, Н.И. Кацарев, Ф.П. Гурьев, И.А. Толстой). П.А. Нилов ушел в отставку по решению Комитета министров. Параличом власти завершилась сенаторская ревизия 1819–1820 годов, организованная по доносу казанского губернского предводителя дворянства.

Неискушенному читателю следует пояснить, что следствие по делам губернаторов в среднем растягивалось на 5–6 лет, что значительно усложняло поиск приговора (до которого доживали не все). За этот период дела обрастали большим количеством показаний, напоминая ком, сплетенный из судеб огромного числа людей. Само делопроизводство не представляет собой цельного сюжетного повествования. В основном это разорванные тексты без начала и конца. Если говорить образно, каждое дело можно сравнить с пазлом белого цвета неповторимой конфигурации. К тому же интересуемые дела были распылены по отдельным ведомствам и учреждениям, которые находились в разных городах. Искать и собирать отсутствующие пазлы приходилось фронтальным способом. Такое погружение, обрастая свидетельствами различного рода, стало приносить свои результаты: проявлялись сюжетные линии, прорисовывалась общая картина изучаемых событий. К примеру, чтобы понять причины увольнения казанского гражданского губернатора И.А. Толстого (деда Л.Н. Толстого), пришлось выявить и проанализировать более 40 дел. И это случай только с одним губернатором… Во многом благодаря работе с уникальными материалами надзорных органов власти (кроме документов Сената, использовались и жандармские донесения, и свидетельства губернских прокуроров) это исследование состоялось. Именно эти источники позволили проблематизировать выявленный материал, контекстуализировать его и прийти к наукоемким выводам. Получается, книга писалась с конца, если взглянуть на ее оглавление.

Не обошлось и без курьезных моментов. В литературе я нашла ссылку на дело, но без указания листов. Оно хранилось в архиве Синода. И, судя по всему, его больше ста лет никто не читал. Но мне в выписке было отказано по причине его повреждения и невозможности с ним работать. Пришлось обратиться за дополнительными пояснениями. Меня уверили, что оно окончательно испорчено водой и плесенью, что находится в какой-то камере под воздействием специального газа. Думаю, это было сказано для того, чтобы я угомонилась, но я выразила готовность войти в эту камеру и работать в противогазе. Убедила всех, что знаю его содержание, что не хотелось бы уезжать с пустыми руками. Каково же было мое удивление, когда мне его выдали. Это был фолиант глубиной 40 сантиметров. Читать его можно только стоя… И это за два дня. Спасло знание формуляра подобных дел, сохранность нужных мест и листов. Каждое новое показание начиналось с краткого повествования о сути всего дела.

Выходит, в написании книг принимают участие множество людей, с которыми ты взаимодействуешь по мере продвижения, но и не только… В Москву я приехала ранним утром. Вход в гостиницу при архивном городке был закрыт из-за ремонта, и мне пришлось проходить через другие двери. Милиционер, проверив документы, просил подождать, пока не придет администратор гостиницы, а это примерно 3 часа. Пришлось сетовать на себя, как вдруг появляется архивный кот, которого я знала по имени. Вслух порадовалась за него, что он может ходить куда угодно и когда угодно. Через пару минут мне было позволено пройти… Авторитет архивного кота и знакомство с ним оказались надежным гарантом безопасности охраняемого государственного объекта.

Самое главное испытание обрушилось на завершающем этапе: РГИА закрывался в связи с переездом в новое здание. Не буду описывать тревоги и возмущения исследователей по этому поводу, ведь здание Сената историческое, выстраивалось специально для «правительствующего архива». Потолки читального здания сравнимы с мировыми музеями. Закрытие архива отбрасывало многих исследователей на непонятно какое время… С этим невозможно было смириться, поэтому со всех уголков страны (и не только) потянулись в Питер исследователи. Мест в зале было около 70, а в аппаратной всего 20 устройств для чтения микрофильмов. Они-то мне и нужны были… Приходилось в феврале – марте занимать очередь в 6 часов утра на Дворцовой набережной и ждать до 10:00, чтобы зайти в заветную комнату и долго не выходить из нее. У нас возникла «татарская партия», которая соперничала с «немецкой». Думаю, были и другие… Чем мы отличались? Первый, кто приходил, записывал 2–3 коллег и ждал, пока не соберутся все. Немецкие исследователи приходили все вместе. Они считали, что так честнее. Соглашусь, но для дежурившего милиционера разницы не было. Нас запускали в фойе архива в 8 утра, иногда и раньше. Мы ждали в толпе исследователей еще 2 часа и заходили по списку. Я провела в таком режиме больше месяца, но это был незабываемый опыт творческой солидарности… Нужно признаться, научные книги никогда не пишутся в одиночку. Автор один, а соавторов множество, начиная с собственных родителей… В исследовательской лаборатории важное место занимают те, которым доверяешься, апробируешь свой материал, проговариваешь перспективы. Таковой для меня стала Е.А. Вишленкова.

После публикации книга начинает жить собственной жизнью. Надо признать, я ей многим обязана. Моя жизнь изменилась кардинальным образом, изменилась академическая среда, окружающая меня, появились новые смыслы. Ее публикация и моя работа в Вышке совпали не чудесным образом. Ее давление я испытываю до сих пор. Заданная планка обязывает, мне не стыдно ее перечитывать. Чего и всем желаю.

13 марта, 2023 г.