Академическая карьера: Историки

Этой зимой «Окна роста» запускают новую рубрику – «Академическая карьера». В ней мы будем рассказывать о том, как устроена академическая карьера в разных областях науки на материале историй преподавателей и исследователей Высшей школы экономики разных возрастов и поколений.

Первый выпуск посвящен рассказу об академическом этосе историков. О том, как сложилась их академическая карьера, рассказывают главный научный сотрудник ИГИТИ имени А.В. Полетаева заслуженный профессор Ирина Савельева и руководитель школы исторических наук, ведущий научный сотрудник Центра истории России Нового времени профессор Александр Каменский.

Ирина Савельева

Каковы критерии профессиональной состоятельности историка, показатели успеха?

Слово «карьера» происходит от латинского carrus, что означает колесницу. Семантическое расширение, в соответствии с которым «карьера» стала означать течение общественной или профессиональной жизни, появляется с 1803 года. В линии жизни историка, как и любого ученого, я считаю важным, во-первых, вклад в научное знание. Для историка это прежде всего написанные и опубликованные им труды. Это то, что ты всегда можешь предъявить, и что в определенной мере живет собственной жизнью. Признаки такой отделенной от меня жизни я обнаруживала нередко, и до сих пор они только радовали. Для историка важны не только монографии, но и архивные или археологические находки: вспомните карьеры Генриха Шлимана или Говарда Картера. Второй важнейшей составной частью академической карьеры является трансляция знания, главным образом преподавание. Подготовка учеников, как говорил один мой друг, «входит в профессию» даже не для университетского ученого. Сюда же можно отнести переводы научной литературы, издания значимых трудов или заботу о наполнении библиотек и музеев, например. Третий важный момент – степени, должности, титулы, членство в редколлегиях, академических и экспертных советах и прочие механизмы признания. Все они сначала работают в отношении тебя, а с определенного момента ты начинаешь участвовать в практиках, определяющих академические карьеры других. В-четвертых, вклад в организацию науки. Необязательно руководство, это может быть и неформальное лидерство: организация конференций, журналов, выпусков, проектов, коллективных изданий и проч. Наконец, важна популяризация научного знания, которая сейчас приобретает все большее значение для академической карьеры. Если раньше медийная активность у многих коллег вызывала нарекания, то теперь отношение к занятиям публичной наукой изменилось. Современные университеты гоняются за академическими медийными звездами, по крайней мере ценят их; появился даже специальный термин – scilebrities. Известность, вплоть до классикализации, предполагает процесс очень сложный и социологически прекрасно описанный. Она, безусловно, зависит прежде всего от научного вклада, но есть и много дополнительных факторов. Очень важны отношения «учитель – ученик» и желание учеников не только хранить и транслировать память, но и продолжать твое дело именно в науке. Может быть, твои ученики в итоге и есть самое важное.

С чего начиналась и как складывалась ваша академическая карьера?

Задумываясь об академической карьере, понимаешь зависимость любого ее этапа от всего предшествующего пути. Оглядываясь назад, я вижу, что моя профессиональная карьера началась в тот момент, когда на 3-м курсе университета я выбрала специализацию у профессора Николая Сивачёва[1] по истории американского трудового права. Эта сложная и скучная тема меня не интересовала совершенно, но привлекал руководитель, известный своим подходом к исследованию, не марксистским и не позитивистским, а междисциплинарным, в духе американской социальной науки того времени. В советском вузе это было редкой редкостью. Его исследования, а затем и исследования его учеников основывались на концепциях, доминировавших в то время в американской литературе, и в конечном счете транслировали их. Благодаря устройству этого семинара я знала, например, что такое «престижное потребление» Торстейна Веблена, «институционализм» основателя висконсинской школы Джона Коммонса, laissez-faire Фридриха Хайека или «прагматизм» Джона Дьюи. Уверяю вас, что это были уникальные знания для студента-историка 1960-х годов. У Сивачёва я научилась читать законы и протоколы судебных заседаний. А благодаря потогонной системе работы в семинаре «неспособность, приобретенная благодаря обучению» (выражение Веблена), меня точно миновала.

Занятия трудовым правом определили мое поступление в аспирантуру Института международного рабочего движения АН СССР (ИМРД). Сегодня может показаться – не самый интересный вариант, но благодаря политике директора Тимура Тимофеева[2] в институте собрались блестящие интеллектуалы того времени, специалисты по культуре, философии, театру, даже религии, которой в СССР вообще занимались «исподтишка», а я со своим кругозором вполне вписывалась в эту компанию на вторых ролях. Мне очень повезло с академическим духом и сообществом. Десять лет, проведенных в ИМРД, – это типичные «труды в досуге», по ренессансному выражению. Чему я там научилась? Два присутственных дня в неделю состояли из чтения свежих зарубежных интеллектуальных журналов и журналов по специальности; таким образом, мое образование продолжалось с опорой почти исключительно на зарубежную литературу, становилось более фундаментальным.

Защитив кандидатскую диссертацию, я продолжила работать в ИМРД, тематически дрейфуя к теоретическим проблемам зарубежной историографии. Так в поле моего зрения попали Фернан Бродель и запрещенный тогда Николай Кондратьев, знание трудов которых в скором времени привело меня прямо в город Бингемтон к знаменитому американскому социологу Иммануилу Валлерстайну.

[1] Советский историк-американист, специалист по новой и новейшей истории США, истории трудовых отношений и рабочей политики американского государства.

[2] Советский и российский экономист, историк, политолог.

Насколько ваша карьерная история типична для вашего академического цеха?

На длинных временных отрезках моя карьера выглядит типичной, потому что была предсказуемой, но были в ней и периоды турбулентности, когда я открывала в себе новые качества и амбиции. Как я видела свою карьеру в институциональном плане в 1980-е годы? Кандидатская, книга, позиция старшего научного сотрудника, вторая книга, докторская и прилагавшиеся к ней по умолчанию зарубежные командировки, членство в редколлегии ведущего журнала, полставки в МГУ. При этом до конца советского времени у меня не возникало даже мысли когда-нибудь чем-нибудь руководить, хотя бы кафедрой или сектором. Вероятно, потому, что инициатива в то время не поощрялась, а зависимость от вышестоящих инстанций была крайне некомфортной. Если бы меня тогда попросили заглянуть в далекое будущее, вплоть до похоронных мероприятий, я смогла бы описать всё до мелочей. Понимаете, всё! Предсказуемость кажется мне базовой чертой эпохи застоя в СССР.

В 1990-е годы всё, включая сохранение профессии, несмотря на защиту докторской диссертации, стало непредсказуемо. Зато появилась возможность создавать свое дело и руководить так, как считаешь нужным. В то время и на протяжении следующих 20 лет всё, что я затевала и писала, я делала вместе с Андреем Полетаевым. Нашим первым совместным проектом стал журнал THESIS, где публиковались переводы ключевых статей крупнейших западных экономистов, социологов и историков. Его редколлегия состояла из звезд мировой науки. Достаточно сказать, что многие входившие в нее экономисты были или впоследствии стали нобелевскими лауреатами. Отечественную науку представляли Юрий Левада, Револьд Энтов и Юрий Бессмертный. Мы с Андреем Полетаевым вышли из ТHESIS людьми с новообретенными знаниями и преображенным научным кругозором. Благодаря этому опыту нас пригласили в Институт «Открытое общество» на Translation Project. С участием единомышленников из THESIS и десятков новых коллег нам удалось организовать перевод и издание более 400 книг по 12 социальным и гуманитарным наукам. Следующим этапом этой, на мой взгляд, очень логичной карьеры явилось предложение создать институт в Высшей школе экономики, получивший название ИГИТИ.

Стабильность в те годы была только в написании книг: ты всегда пишешь книгу – это константа жизни. Нашей первой с Андреем Полетаевым совместной книгой стала монография «Циклы Кондратьева и развитие капитализма (опыт междисциплинарного исследования)» (М., 1993), любимой – «История и время: в поисках утраченного» (М., 1997), главной – двухтомное «Знание о прошлом: теория и история» (М., 2003; 2006). К 2010 году мы опубликовали девять своих книг, еще несколько коллективных монографий вышло под нашей редакцией.

Период с 2000 по 2022 год – это история ИГИТИ, многократно описанная мной в интервью, в том числе и вышкинских. Сейчас я пишу ее профессионально, как историк, опираясь на огромный архив не только бюрократических и личных документов, но и созданных нами научных текстов. В этой истории, помимо сказанного, необычайно важны академические сети и академические дружбы. Как написали мне недавно коллеги, «у вас особый мир был, вы как-то правильно подбирали людей “на братство”». И: «ИГИТИ – это состоявшаяся академическая утопия».

Последнее, о чем стоит упомянуть, – создание факультета истории в ВШЭ. Мы предложили концепцию, но этап принятия решения руководством растянулся на 4 года, с 2006-го по 2009-й. Наконец решение было принято, Александра Каменского, сотрудника ИГИТИ, пригласили на должность декана, а мы с Андреем Полетаевым вошли в состав преподавателей первого призыва. Первый набор студентов насчитывал всего 40 человек. Сейчас в школе исторических наук я веду аспирантские НИСы и участвую в куче академических советов.

Что можно сказать об академическом этосе историков?

Академический этос предполагает, во-первых, ответственность: ты ответственно учишь студентов, создаешь действительно новое знание. Во-вторых, профессионализм, частью которого является то, что, будучи специалистом в определенной области, ты не выступаешь экспертом в других. В-третьих, соблюдение иерархии. В сегодняшней университетской жизни иерархические отношения по-прежнему сохраняются, но расстановка позиций стала более подвижной, так что со временем можно и местами поменяться. Главный в университете не студент и не администратор, а преподаватель. Важнейшие слова в университетской карьере – «репутация» и «известность». Репутация выстраивается и поддерживается на протяжении всей жизни, потерять ее можно, совершив один неблаговидный поступок, и навсегда. История советской историографии с чистками и проработками тому хороший пример.

У историков долгая традиция работы в одиночку, которую очень трудно переломить. В конце XIX века еще активно писали в одиночку многотомные всемирные истории. Мой опыт свидетельствует, что книги продуктивнее писать вдвоем, а часто и большим коллективом. Главное, чтобы концепция убеждала, вдохновляла и объединяла. И конечно, хорошая книга у историков несопоставима по важности со статьей, каким бы высокорейтинговым ни был журнал, ее опубликовавший. Историк работает с большим объемом архивных и историографических материалов, которые к тому же редко поддаются формализации. Даже если историк занят узкой темой (а чаще все же его привлекают достаточно объемные проблемы), изложение изученной информации, ее анализ и аргументация собственной позиции требуют пространства. В статье удается либо сформулировать тезис, либо осветить какой-нибудь один аспект исследования, что редко ценится у нас как значимый итог. В отличие, например, от экономистов, которые могут назвать десятки великих статей, у историков такие знаменитые статьи наперечет.

В начале 1920-х Осип Мандельштам очень точно писал о своих современниках, которые оказались в новой реальности «выброшены из своих биографий, как шары из бильярдных луз». Сейчас со многими из нас происходит то же самое, но константой жизни для меня по-прежнему остается книга. Известный призыв Максима Горького «Любите книгу…» применительно к моей профессии я начала бы словами: «Пишите книгу…»

Александр Каменский

Как складывалась ваша академическая карьера и насколько ваша карьерная история типична для российского историка?

Типичная академическая карьера историков вряд ли отличается от академической карьеры ученых других специальностей: университет – аспирантура – преподавательская и исследовательская работа в вузе или другом академическом институте. В основном это прямая дорога, где каждый предыдущий этап плавно переходит в следующий, но иногда случаются какие-то ответвления. Кто-то, окончив университет, сперва пробует себя в практической деятельности и лишь потом, несколько лет спустя, приходит в аспирантуру, а кто-то, прежде чем попасть на работу в вуз или академический институт, успевает уже защитить кандидатскую диссертацию и поработать в архиве, библиотеке, издательстве, музее. Мое движение по этому пути отличали некоторые особенности, поскольку я одновременно учился на вечернем отделении, работал в Архиве древних актов и занимался исследовательской работой, из которой впоследствии и выросла моя кандидатская диссертация, защищенная через четыре года после окончания вуза. Три года я проработал в исследовательском институте, а в 1988 году стал вузовским преподавателем, пройдя за следующие 12 лет путь от старшего преподавателя до профессора. Но это как бы формальная, внешняя сторона академической карьеры. Существо же ее, конечно, в формировании научной репутации, которая достигается только публикацией качественных исследований. Свою первую серьезную статью я написал еще будучи студентом; она была опубликована на следующий год после того, как я окончил институт, и c тех пор, вплоть до сегодняшнего дня, я никогда не переставал писать. Но не потому, что думал о карьере, а потому, что мне было интересно, и это стало моей формой существования. О своей научной репутации я никогда специально не думал и до сих пор удивляюсь, когда узнаю, что кто-то считает меня специалистом в той или иной области, знает мои работы и положительно о них отзывается.

Какова специфика вашего научного сообщества с точки зрения построения карьеры? Когда историка называют успешным?

Пожалуй, особенностью можно считать то, что по сравнению с учеными, работающими в области точных наук, академическая карьера историка обычно более растянута во времени. Написание полноценного исторического исследования предполагает выявление и анализ еще не введенных в науку исторических источников, прежде всего архивных, и формирование на их основе репрезентативной источниковой базы. А это, в свою очередь, требует длительной и скрупулезной работы в архиве, на которую подчас уходит не один год. В советское время историки, как правило, защищали докторские диссертации, когда им было уже как минимум под пятьдесят. Случались, конечно, исключения, но редко. Я защитил докторскую в сорок четыре уже в постсоветское время, и, когда на стадии ее утверждения в ВАК возникли некоторые сложности, один старший коллега объяснил их тем, что я слишком молодой.

Однако стоит отметить, что научного сообщества историков как чего-то целостного не существует, и, по крайней мере отчасти, это связано с особенностями истории как области знания и с ее общественными функциями. Есть профессионалы, преданные науке, работающие на уровне лучших образцов современной исторической мысли и включенные в мировую науку; есть те, кто выполняет политический или идеологический заказ; и есть те, кто вполне честно и добросовестно возделывает свою маленькую делянку, в методологическом отношении работая так же, как работали историки пятьдесят и сто лет назад. Эти три группы историков говорят на разных языках, редко пересекаются и редко взаимодействуют между собой. У нас в стране историки традиционно делятся еще на занимающихся отечественной историей и историков-зарубежников. Отсутствие взаимодействия между ними имело серьезные негативные последствия и лишь отчасти было преодолено в последние десятилетия.

Если под успехом иметь в виду подлинные научные достижения и основанный на них авторитет в профессиональной среде, то условия успеха такие же, как в любой другой науке: научная добросовестность, научная честность, профессионализм. Особенностью истории как науки (как, впрочем, и других гуманитарных наук) является то, что основным и наиболее значимым научным продуктом у нас считается монография, на написание которой уходит по меньшей мере несколько лет. Наличие у историка в его научном багаже монографий играет существенную роль в формировании его научной репутации, хотя, конечно, и тут бывают исключения. Также для исторической науки не характерны коллективные труды; статьи, написанные в соавторстве, – редкость.

Для исторической науки не характерно понятие открытия. Математик может прославиться, доказав теорему, над которой бились поколения его коллег, физик – заново описав природу какого-то явления, астроном – открыв новую планету. Историк приобретает авторитет, если ему удается разработать новый подход к изучению прошлого, предложить новую оптику, сформулировать новые вопросы, привлечь внимание и доказать значимость явлений и событий, которые прежде не вызывали интереса. При этом развитие исторической науки, появление в ней новых предметных полей и направлений тесно связано с развитием общества. Так, реакцией на феминистское движение на Западе стало появление гендерной истории, а реакцией на глобализм – глобальной истории.

Изменилось ли что-то в этом отношении за то время, что вы в профессии?

Основное изменение – это обусловленное цифровизацией значительное ускорение исследовательской работы, возможность получать книги, статьи и даже архивные документы не выходя из дома. Если, к примеру, советский историк, специализировавшийся на изучении европейского Средневековья, по большей части был вынужден довольствоваться изучением уже опубликованных источников (притом что далеко не все издания были доступны в советских библиотеках), а шанс поработать в зарубежных архивах выпадал лишь единицам, то сегодня наши студенты, пользуясь интернет-ресурсами, пишут качественные научные работы, еще учась в бакалавриате. К сожалению, в темпах внедрения цифровых технологий отечественные архивы все еще сильно отстают от зарубежных, и историк, всерьез занимающийся российской историей, вынужден много времени проводить в архиве.

Ускорение процесса исследований привело к ускорению и самой академической карьеры, появилось много молодых докторов наук. Этому способствовало и развитие издательской деятельности. В СССР возможности опубликовать монографию были крайне ограничены, число издательств, выпускавших книги по истории, было невелико, и зачастую даже серьезному историку, в особенности если он работал не в академическом институте, а рядовым преподавателем в вузе, да еще и не в Москве или Ленинграде, удавалось за всю свою жизнь издать в лучшем случае одну книгу. Большинство же довольствовалось статьями, причем нередко в малотиражных ротапринтных сборниках. Сегодня таких ограничений не существует, и многие молодые историки к сорока годам уже оказываются авторами двух, а то и трех монографий. Соответственно, гораздо быстрее складываются научные репутации.

Важнейшее значение, конечно, имело начавшееся уже на рубеже 1980–1990-х годов взаимодействие с зарубежными коллегами: зарубежные стажировки, возможности участия в международных конференциях и обретения опыта преподавания в зарубежных вузах. То есть интеграция в мировую науку. И сегодня, говоря об академической репутации, мы имеем в виду прежде всего репутацию в международном академическом сообществе, которая, опять же, формируется в первую очередь качественными научными публикациями. Среди молодых историков и даже историков среднего поколения есть те, кто защитил диссертации в зарубежных вузах. Зачастую именно они становятся лидерами в продвижении новых направлений науки, применении новых подходов, открытии новых предметных областей.

Определенные изменения происходят и в характере профессиональной деятельности историков. Хотя преобладающим остается индивидуальное исследование, возникает все больше коллективных проектов. В связи с ростом в обществе интереса к истории и связанным с этим развитием так называемой публичной истории в последние десятилетия появилось много циклов телевизионных и радиопередач, исторических интернет-порталов, разного рода интернет-каналов в соцсетях, стримов, подкастов и т.д., в создании которых историки принимают активное участие. Некоторые из таких проектов выполняют одновременно и научные, и образовательные, и популяризаторские функции. Яркий пример – проект «Страдающее Cредневековье», созданный выпускниками НИУ ВШЭ и имеющий около полумиллиона подписчиков в сети «ВКонтакте»; в рамках этого проекта коллеги читают лекции по истории, выпускают книги и даже настольные игры.

14 декабря, 2022 г.

Окна роста