«Мне важно рассказать о таком феномене, как неполитические общества» – Новости – Окна роста – Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики»

Создание больших текстов, книг – один из древних и важнейших результатов работы философов и ученых со времен библиотек ассирийской Ниневии и египетской Александрии.

Анастасия Туманова, профессор факультета права, рассуждает об общественных организациях в Российской империи, их связи с политической сферой и степени развития гражданского общества позднеимперской России.

Туманова Анастасия Сергеевна

Профессор кафедры теории права и сравнительного правоведения

— Почему в какой-то момент у ученого возникает желание написать книгу?

Главная проблема моих академических занятий – это история российской общественности или, говоря подробнее, история становления в России начала XX столетия институтов гражданского общества. Интерес мой к этой теме зародился в начале 1990-х годов. В 1993 году я поступила в аспирантуру исторического факультета в Воронежский государственный университет и готовила диссертацию об истории неполитических общественных организаций провинциального города.

Термин «неполитические организации» был предложен мной тогда в числе первых исследователей, занимавшихся институтами российского общества. Начиная с конца 1980-х годов входили в моду исследования по истории политических партий, активно формировавшихся в России в начале XX века. Между тем «неполитической» общественностью, реализовывавшей различные идеи и проекты (научные, просветительские, филантропические и иные), не связанные напрямую с политикой, в те годы еще мало кто занимался.

И утверждался данный сюжет в исторических исследованиях достаточно сложно. Как мне кажется, во многом еще и потому, что историческое сообщество было увлечено в те годы преимущественно политической историей. Неполитические формы деятельности могли показаться в то достаточно политизированное время сюжетом второстепенным.

В то же время интерес к «неполитической» общественности нарастал достаточно стремительно. В России в начале 1990-х активно создавались общественные организации, поэтому в обществе и в академической среде существовал запрос на историческое знание, был очевидный интерес к историческим корням того, что происходило с российским обществом в 1900-е годы. История российских добровольных обществ (или «обществ частной инициативы», а именно так лидеры общественных организаций именовали свои объединения) вызывала интерес у российских научных фондов. Так, во время обучения в аспирантуре мне довелось получить поддержку Московского общественного научного фонда и поучаствовать в серии летних школ, которые МОНФ проводил во Владимире и Ярославле. Там мне посчастливилось познакомиться со многими учеными, молодыми и уже весьма зрелыми, которые сегодня задают тон в российской гуманитаристике.

В ноябре 2001 года в Государственном Кремлевском дворце проходил так называемый Гражданский форум. На форуме собралось более 4 тысяч человек, и они представляли почти 3 тысячи региональных и более 400 общероссийских некоммерческих организаций из всех субъектов РФ. И это тоже работало в пользу изучения истории российской общественности.

В 1996 году мной была защищена кандидатская диссертация, а спустя три года, в 1999-м, написана первая книга. Она была посвящена общественным организациям города Тамбова начала XX века. В ней характеризовалась общественная жизнь дореволюционного провинциального города – типичного среди многих провинциальных городов Центральной России и нетипичного одновременно, прежде всего потому, что в данном случае описывался нетипичный сюжет. Речь шла о неполитических формах городской повседневности. Я стремилась рассказать читателю о том, как преображалось городское пространство, когда на нем собирались активисты частных обществ: ученых, благотворительных, любителей природы и пр. Тогда у меня возник интерес к изучению этоса российской общественности, нравственных установок общественных деятелей, принадлежавших к различным профессиям: учителей, врачей, адвокатов, статистиков и пр. Таким образом, в сферу моих занятий входила новая проблема – становления профессий и роли добровольных обществ в институционализации профессий.

Когда я писала свою первую книгу, то мне было важно показать, что в небольшом губернском городе Центральной России (в Тамбове к 1917 году проживало 70 тысяч человек) насчитывалось, по моим подсчетам, более 60 добровольных обществ. Причем 40 из них было образовано в начале прошлого века, и они активно себя проявляли в самых разных сферах жизни, начиная от городского хозяйства и экологии и заканчивая помощью неимущему населению, профессиональной взаимопомощью и др. На основании данного обстоятельства я приходила к выводу, который подтверждался, что степень самоорганизации российского общества была достаточно высокой. Этот вывод подтверждался потом в других моих книгах, написанных уже не на материалах провинции, а на материалах Москвы и Петербурга.

Я хотела рассказать специалистам-гуманитариям (историкам, социологам, философам и др.) о таком феномене, как неполитические общества. Я обнаружила, что в конце 1970-х – начале 1980-х годов в издательстве Московского историко-архивного института вышли несколько небольших по объему книг об общественных организациях и их взаимоотношениях с публичной властью. Они принадлежали перу профессора кафедры истории государственных учреждений и общественных организаций Александру Степанскому. Немного позднее состоялось мое знакомство со Степанским. Я помню, как мой оппонент по кандидатской диссертации профессор Лев Протасов (специалист по истории Учредительного собрания) говорил, что моя работа по истории общественных организаций отдает дань многим забытым общественным деятелям дореволюционного Тамбова, что она возвращает их имена из небытия и это важно. Приходило понимание того, что историческое исследование должно быть богато людьми, воспроизводить известные и не очень истории их жизни, интересов, стремлений. И люди это были непростые. В кутерьме своих повседневных дел и забот они находили время на то, чтобы собраться вместе с себе подобными, учредить ассоциацию, придумать ее устав, пригласить членов и наладить работу. Отсюда рождались и другие сюжеты, сопряженные с изучением персонального состава российских обществ: сословного, профессионального, имущественного и пр., а также с их взаимоотношениями с представителями публичной власти, дававшими разрешение на учреждение частных обществ, рассматривавшими их уставные документы, разрешавшими общественникам приобретать имущество, устраивать научные и просветительские мероприятия и пр.

Достаточно скоро, спустя три года после выхода в свет моей первой книги, появилась и вторая. Она была посвящена взаимоотношениям российской власти и обществ. Книга вышла в 2002 году и называлась «Самодержавие и общественные организации в России». Хронологическими рамками исследования выступал период 1905–1917 годов. Этот сюжет, пожалуй, наиболее важный для меня и по сей день. Он касается разработки российской бюрократией начала прошлого века новой правовой рамки для действий российской общественности. Речь идет об изданных 4 марта 1906 года Временных правилах о союзах и Временных правилах о собраниях, которые не просто провозглашали свободу союзов (т.е. право создания российскими подданными ассоциаций без разрешения правительственной власти) и свободу собраний (право создания собраний, частных и публичных), но и регламентировали эти новые для российских подданных права. Меня тогда чрезвычайно интересовало умонастроение представителей высшей бюрократии, которые в период максимального подъема революционного движения готовили законопроект, дозволявший создавать частные общества и политические партии без правительственного разрешения. После этого в бюрократических сферах велась разработка так называемого «постоянного» закона об общественных организациях, но он так и не был создан. Этому помешал целый ряд причин, в особенности Первая мировая война и свертывание реформаторского курса со смертью Петра Столыпина. Кстати, сюжет этой книги был предложен мне профессором Степанским, который в своих исследованиях остановился на 1905 годе.

Среди историков, оказавших влияние на мое профессиональное становление, хочу назвать московских специалистов Иосифа Розенталя, Анатолия Иванова, Валентина Шелохаева и Владислава Гросула, а также петербургских историков Рафаила Ганелина и Давида Раскина. Это видные специалисты по политической и социальной истории России изучаемого мной периода. Многие объяснительные конструкции для изучения публичной сферы России рождались у меня под влиянием прочтения фундаментальных работ Андрея Медушевского и Бориса Миронова.

— Академическая книга, как правило, содержит в себе один или несколько важных вопросов. Хотелось бы понять, что за чем следует: сначала становятся понятны ответы на эти вопросы, и остается техническая работа по оформлению ответов в текст книги, или же ответы (а может, и некоторые вопросы) рождаются только в процессе написания книги?

Ответить на ваш вопрос однозначно я не могу. Мне кажется, что бывает по-разному, многое зависит от автора и, наверное, от сюжета, который он раскрывает. Все мы помним строку из песни Булата Окуджавы: «Исторический роман сочинял я понемногу, пробиваясь, как в туман, от пролога к эпилогу». Вот и для меня написание книги бывает зачастую процессом проживания сюжета, т.е. генеральной или заглавной темы, которая задает свою логику, последовательность изложения сходных и зачастую не напрямую связанных с ней вопросов.

Приведу в качестве примера подготовку мной книги об общественных организациях России в годы Первой мировой войны. Она вышла в издательстве «Политической энциклопедии» в год 100-летия Первой мировой войны. Но замысел написать ее появился у меня случайно. В 2008 году профессор истории Адель Линденмайер пригласила меня в международный проект “Russia`s Great War and Revolution”. В ходе его реализации интернациональным коллективом историков была выпущена серия монографических изданий, посвященных Первой мировой войне и революции.

Война велась как на фронте, так и в тылу, она требовала участия всего общества, мобилизации его энтузиазма, потенциала и ресурсов. Моя задача состояла в изучении такого явления, как мобилизация российского общества. Общественные организации как никогда активно участвовали в перестройке экономики и социальной сферы, их участие было чрезвычайно важным для разрешения стоявшей перед страной ключевой задачи – перевода экономики и общества на военные рельсы, мобилизации ресурсов страны на ведение войны.

Я стала собирать материал по этой теме, у меня появился интерес к ней, а собранного материала хватило на книгу. Причем многие поставленные в книге вопросы возникли не сразу, а лишь в ходе работы с источниками. Так, по мере изучения материалов российской периодической печати 1914 года появилась идея описать участие общественности в патриотических кампаниях начального периода войны. Одной из них была мобилизация российского общества и государства против подданных враждебных России государств, другой – мобилизация под эгидой патриотических обществ («Общества 1914 года» и других), третьей – акции российских общественных организаций в Москве и Петрограде, нацеленные на сближение с Великобританией (так называемые «банкеты сближения») и др.

Очевидно, что патриотические кампании привлекали существенное общественное внимание. Первая мировая война продемонстрировала создание патриотического этоса, призванного сплотить империю вокруг объединяющего чувства национального самосознания. В итоге деятельность российских ассоциаций военного времени была рассмотрена мной под углом зрения более глобальной темы – мобилизации российского гражданского общества на участие в «военном проекте». Влияние войны на гражданское общество нельзя рассматривать как односторонний процесс (эту мысль высказал в своих книгах историк Питер Холквист). Не только война и государственная политика милитаризации организовывали общество, но и само общество формировало себя через войну и во имя войны. Милитаризация была имманентно присуща гражданскому обществу военной поры, она порождалась им, а не только навязывалась ему извне. Мой текст подтверждает этот вывод.

— Вы могли бы выделить одну из своих книг, которая занимает совершенно особое место? Если да, то почему она оказалась на этом месте? Расскажите о том, как эта книга рождалась, каким был исторический и личный контекст работы над ней? Как влияли (если влияли) на вашу работу внешние обстоятельства?

Я бы выделила здесь свою последнюю книгу. Она характеризует правовую историю российского гражданского общества, создававшуюся в условиях ускоренной модернизации позднего имперского и раннего советского образцов. Книга называется «Общественные организации в России: правовое положение. 1860–1930-е гг.». Она вышла в 2019 году в издательстве «Проспект».

Мне кажется, что эта книга является для меня в известной мере программной. Она подводит определенный итог всему написанному мной об истории становления в дореволюционной России общественных организаций и гражданского общества. Книга охватывает не только имперский период, но и советское время. В центре внимания – законотворческий процесс, в ходе которого видоизменялась правовая рамка отношений правительственной власти и общественных организаций, а наряду с нею и конкретные правоприменительные практики взаимодействия власти и обществ.

Мною здесь были выделены различные модели государственно-общественных отношений, складывавшиеся в период либеральных реформ и контрреформ последней трети XIX века, на этапе эволюции самодержавной монархии в дуалистическую в начале XX века, в период становления демократической республики в 1917 году и республики Советов после Октября 1917 года. Я привлекала в ходе написания этой книги документы как столичных, так и провинциальных архивов, попыталась систематизировать и обобщить исследования о неполитических общественных организациях, накопившиеся за период 1990–2010-х годов.

Отмечу и то, что книга эта начинается теоретической главой, в которой процессы самоорганизации российского общества ставятся в более широкий контекст современных теорий гражданского общества, созданных видными обществоведами современности. В их числе – создатель теории публичной сферы немецкий философ Юрген Хабермас, американский политолог Джин Л. Коэн и социолог Эндрю Арато, создавшие фундаментальный труд «Гражданское общество и политическая теория», британский антрополог Эрнест Геллнер, написавший работу «Условия свободы. Гражданское общество и его исторические соперники», польский социолог Эдмунд Внук-Липиньский, создатель авторитетного новейшего направления социальных исследований – социологии публичной жизни, и другие.

Книга содержит также главу о правах человека в политико-правовом дискурсе периода Первой русской революции. Она посвящена формированию в тот период нового юридического этоса. Один из рецензентов моей книги, профессор права Константин Краковский, полагает, что данный сюжет можно было и не включать в монографию о правовой истории общественных организаций. Но я доказываю в тексте, что то, что различные политические силы и профессиональные группы в России в 1904–1907 годах провозгласили права и свободы личности в качестве общезначимого политического и правового лозунга, создавало новую политическую повседневность. Современник изучаемых событий правовед Павел Новгородцев полагал, что источником для осуществления политико-правовых реформ выступает правосознание общества. Поэтому тот факт, что российское общество начала прошлого века пришло к осознанию значения прав и свобод человека, а российские ученые-правоведы сформулировали доктрину прав и свобод человека, включавшую в себя как каталог прав и свобод, так и концепцию об их гарантиях и механизмах обеспечения, означал готовность различных групп к реализации права на создание ассоциаций, организацию собраний, устройство неподцензурных печатных изданий. Все это – институты становящегося в дореволюционной России гражданского общества.

Книгу эту я писала в 2018 и 2019 годах. Она писалась достаточно быстро и в общем легко в нелегкий для меня период. Мой старший сын пошел тогда в первый класс. Было внутреннее ощущение, что время ускорилось, что нужно спешить, и оно оказалось справедливым. Мне повезло, что я успела представить свою книгу в научном сообществе: в Центре исследований гражданского общества – в 2019 году, на факультете права НИУ ВШЭ – в феврале 2020 года. Вскоре началась пандемия COVID-19.

— Вы написали книги, которые посвящены деятельности общественных организаций в межреволюционной России. Приходили ли вы к неожиданным выводам при работе над этими книгами?

Безусловно, есть ряд неявных для меня идей, которые появились в ходе работы над книгами либо были подсказаны мне коллегами и рецензентами. Одна из них – о тесной взаимосвязи и взаимопереплетении политической и неполитической сфер жизнедеятельности российского общества.

Этот вывод сделал замечательный историк Кирилл Соловьев в своей рецензии на мою книгу об обществах времени Первой мировой войны. Дело в том, что я, правоверный исследователь неполитической сферы бытования общества, последовательно дистанцировалась от политического пространства. Давая определение неполитических обществ, я писала, что их лидеры не ставили своей целью участие в политической деятельности. Я привыкла думать, что политическую сферу неверно включать в контекст понятия гражданского общества. Кирилл Андреевич, прочтя мою книгу, четко сформулировал, что политическая и неполитическая сферы были тесно переплетены. Действительно, круг общественных деятелей, занимавшихся политической деятельностью и неполитической работой в Москве, Петербурге и провинциальных городах в особенности, как правило, совпадал. Более того, в условиях России (в особенности до 1905 года) самым скромным формам общественной самодеятельности неожиданным образом придавались политические смыслы. Жизнь выталкивала в политику тех, кто не планировал ей заниматься. Порой самые «благонамеренные» сочинения, высказывания оказывались на грани легального и нелегального, дозволенного и запретного. Политика была под запретом. Казалось бы, из этого следует, что ее быть и вовсе не должно. Ситуация была скорее обратной: политику можно было усмотреть практически везде.

Еще один подход, неявный и неочевидный, также предложенный мне историком Кириллом Соловьевым, касается фокуса, с которого рассматривали и осмысливали происходящее представители публичной власти и общественные деятели. У власти и общественности было два альтернативных видения происходящего в России. Чиновник видел страну из канцелярии, общественник – из кружка, салона или журнала, поэтому и их представления не совпадали. Подобный вывод многое проясняет в нашем изучении логики взаимоотношений власти и общественности, показывает, что односторонний взгляд на эту проблему неверен и оценка ее в однозначной логике противостояния и конфликта либо сотрудничества и партнерства будет однобокой.

И конечно, самый важный вывод, который присутствует почти во всех моих книгах. В дискуссии, развернувшейся между историками по поводу того, как применительно к дореволюционной России трактовать институты гражданского общества, а также качество и степень их развития, я занимаю однозначную, что называется, оптимистическую позицию. Я полагаю, что добровольные ассоциации являлись ключевым институтом гражданского общества в России. Следуя обоснованному Юргеном Хабермасом пониманию общественности как публичной сферы в пространстве между личностью и государством, я понимаю общественность в России начала XX века как образованную и социально активную часть общества, для которой главным побудительным мотивом традиционно оставалось стремление к «общему благу».

По поводу качества развития в предреволюционной России гражданского общества. Мне представляется, что если брать в качестве критерия его развития состояние добровольных ассоциаций в канун 1914 года, то можно говорить о гражданском обществе как о достаточно жизнеспособном. Свидетельством тому может служить многочисленность добровольных обществ (порядка 10 тысяч), их повсеместное присутствие в целом ряде сфер российской действительности и у целого ряда профессиональных групп, а также широкий региональный охват (они существовали везде – в Санкт-Петербурге и Москве, в столицах нерусских регионов империи, в крупных губернских центрах и в небольших уездных городах) и многообразие проектов активистов общественных организаций, позволивших им добиться заметных успехов в своих областях и заручиться поддержкой властных структур.

10 июня, 2022 г.