«Писать книги для историка столь же естественно, как дышать» – Новости – Окна роста – Национальный исследовательский университет «Высшая школа экономики»

Профессор Школы исторических наук

Создание больших текстов, книг – один из древних и важнейших результатов работы философов и ученых со времен библиотек ассирийской Ниневии и египетской Александрии до наших дней. Профессор Олег Будницкий размышляет о значении книг в гуманитарных науках и делится своим опытом работы над самыми разнообразными идеями и текстами, а также рассказывает о судьбе «золота Колчака».

– Что такое крупная форма для исследователя-историка? Почему в какой-то момент у ученого возникает желание написать книгу? Почему это желание появилось у вас?

Писать книги для историка столь же естественно, как дышать. Формула Василия Ключевского «В жизни ученого и писателя главные биографические факты – книги, важнейшие события – мысли» отнюдь не устарела. Во всяком случае в отношении историков. Любопытно, что Ключевский, блестящий стилист, ставил на одну доску историка и писателя. В связи с этим вспомнился казус, приключившийся со мной во время Красноярской ярмарки книжной культуры (известной больше по аббревиатуре КРЯКК). В 2008 году там презентовалась моя монография «Деньги русской эмиграции», вышедшая в серии Historia Rossica издательства «Новое литературное обозрение». К своему удивлению и некоторому ужасу, обнаружил, что в программе я обозначен как писатель. Потребовал исправить: не хочу быть самозванцем. На что получил ответ: «Поздно, программа уже отпечатана. И потом – Вы же книгу написали? Значит, писатель». В этом есть только доля шутки: важно не только то, что ты пишешь, но и как. Если, конечно, хочешь, чтобы твой текст прочли люди за пределами твоей узкой специализации, а то и вообще за пределами цеха историков, те загадочные персонажи, которые именуются в аннотациях «широким кругом читателей».

Есть и прагматическая сторона вопроса: к примеру, в ведущих западных университетах условием получения tenure (постоянной работы) является публикация монографии. Хочешь из доцентов перейти в профессора – пиши еще одну. Я говорю о гуманитарных специальностях, в других науках другие правила. В Германии для получения профессуры нужно не просто выпустить две книги, а обязательно на разные темы. И, как у нас, зачем-то защищать две диссертации. Точнее, это у нас, как у них, ведь в России в свое время заимствовали немецкую систему образования и ученых степеней. В общем, книга – это билет на вход в «высшее общество» или хотя бы в полусвет.

Что касается моего личного опыта, то в каждом случае обстоятельства складывались по-разному. Общим было одно – интерес к проблеме, независимо от того, являлась ли тема «актуальной» и «востребованной» или нет. Иногда книга складывалась как-то сама собой, иногда отправной точкой для фолианта в 500 страниц являлась найденная в архиве телеграмма. Определяющим во всех случаях был мой личный интерес, в смысле любопытство. Мне, в общем, повезло: никогда не писал книг «для плана», даже в период работы в Институте российской истории РАН. Я и своим аспирантам говорю: если вам, лично вам, интересна тема, то все у вас получится, если нет – бесполезная трата времени.

В основе единственной книги, которую написал потому, что был должен, ибо это моя докторская диссертация, тоже лежал личный интерес (в хорошем смысле слова), и отнюдь не только прагматический. Темой истории терроризма – а речь идет о монографии «Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология» (2000, 2-е изд., доп., 2016) – я начал заниматься в то время, когда это, мягко говоря, не приветствовалось. Еще в 1970-е годы, будучи студентом. В 1984 году я поступил в заочную аспирантуру Института истории СССР АН СССР. И напросился в ученики к Борису Самуиловичу Итенбергу, одному из ведущих специалистов по истории революционного народничества. Я предложил тему, по которой у меня уже были кое-какие наработки: «Терроризм в системе борьбы “Народной воли”». Борис Самуилович пристально посмотрел на меня и сказал, четко артикулируя слова: «Молодой человек! Вам кан-ди-датскую диссертацию защищать надо! Вы что, с ума сошли? Какой терроризм!» Мудрый Б.С. знал, о чем говорил. Россия могла быть родиной слонов, но не терроризма. Во многом можно обвинить советскую власть, но не в том, что она недооценивала историю. Что там терроризм! Проблемы датировки «Слова о полку Игореве» или переписки Ивана Грозного с Андреем Курбским вызывали пристальный интерес контролирующих историческую науку органов. В конечном счете мы с Б.С. сошлись на «Истории изучения “Народной воли” в конце XIX – начале XX в.». Одно из центральных мест в кандидатской диссертации по специальности «историография» занимала полемика по поводу народовольческого террора. В 1990-е годы прежние табу были сняты, зато остался, скажем так, «здоровый академический консерватизм».

О некоторых подробностях дискуссий по поводу темы «Терроризм в российском освободительном движении» я рассказываю в предисловии ко 2-му изданию «Терроризма…». Мое исследование выросло из попытки ответить на вопрос, почему терроризм оказался в России столь живучим; почему каждое из последовательных поколений русских революционеров обращалось вновь к этому оружию, причем интенсивность и размах террористической борьбы оказывались с каждым разом все масштабнее. И это несмотря на катастрофические временами последствия террористических актов для революционного движения, как это было после покушения Каракозова или после величайшего достижения террористов – цареубийства 1 марта 1881 года, повлекшего за собой разгром «Народной воли» и потерю революционерами кредита (в прямом и переносном смысле этого слова) в обществе. В поисках ответа на сформулированный выше вопрос я пришел к убеждению, что ответ на него следует искать не только (точнее, не столько) в социально-политических обстоятельствах, а прежде всего в идеологии и в значительной степени в психологии определенной части русских революционеров. Собственно, об этом и монография.

Эта книга – как будто первая, посвященная истории революционного терроризма в России в целом, а не отдельным его проявлениям, – была задумана и написана вне всякой связи с «запросами современности». Возможно, поэтому пришлась ко времени. Во всяком случае, это самая цитируемая из моих публикаций, с огромным отрывом от прочих. Согласно Google Scholar, на нее свыше 600 ссылок.

Парадокс в том, что к моменту выхода книги я утратил интерес к теме терроризма и вместо того, чтобы «стричь купоны» со ставшей необыкновенно популярной темы, «постригся» в историки эмиграции. Об этом я рассказываю в предисловии к «Другой России». Оно доступно здесь.

– Вы могли бы выделить одну из своих книг, которая занимает совершенно особое место? Если да, то почему она оказалась на этом месте? Расскажите о том, как эта книга рождалась, каким был исторический и личный контекст работы над ней? Как влияли (если влияли) на вашу работу внешние обстоятельства? В предисловии к «Другой России» вы увлекательно рассказали о разных архивах. Может быть, еще найдутся подобные детали.

В общей сложности я написал семь книг (одну из них – «Русско-еврейский Берлин, 1920–1941» (2013) – в соавторстве с Сашей Полян). Кроме того, выпустил 15 сборников документов, и некоторые из них ценю не меньше монографий – скажем, переписку Василия Маклакова с Борисом Бахметевым (2000–2001, в трех томах), Василием Шульгиным (2008) и Марком Алдановым (2015). Все они – мои детища, и довольно сложно выбрать какую-то одну. Позволю себе подробнее остановиться на двух, поскольку истории их создания довольно различны, а обстоятельства – местами любопытны и даже забавны.

Одна – монография «Российские евреи между красными и белыми (1917–1920)» (2005). История вопроса такова: осенью 1991 года я получил от заезжего израильского лектора анкету на предмет участия в двухнедельном семинаре в Иерусалимском университете на тему «История еврейских общин в России за пределами черты оседлости до Второй мировой войны». Историей евреев я до этого никогда не занимался. Тем не менее анкету заполнил, во-первых, будучи уверенным, что ничего из этой затеи не выйдет, во-вторых, если вдруг что-нибудь получится… Ну тогда что-нибудь придумаю. Дополнительным стимулом служило то, что за границей я никогда до той поры не бывал. Была попытка получить «горящую путевку» в одну из соцстран в студенческие годы, но она завершилась крахом на стадии собеседования в райкоме комсомола. Завернули меня за бороду. Отросла во время археологической практики после первого курса да так и осталась, несмотря на требования деканата привести себя в «человеческий вид». Ссылки на бородатых классиков были расценены как издевательство, но в конечном счете к моей бороде на факультете привыкли. Однако «комсомольцев» пройти не удалось. Мое оппортунистическое заверение, что бороду я сбрею, когда это потребуется, было расценено как попытка обмануть комсомольскую организацию, и бюро райкома решило «дело (sic!) этого комсомольца не рассматривать». Почему борода компрометирует образ советского человека перед иностранцами, так и осталось неясным.

Я о своей заявке и думать забыл, как вдруг весной 1992 года приходит телеграмма: меня приглашают на семинар, визы – в посольстве, и прочие подробности. Для справки: жил я в Ростове-на-Дону, доступ к интернету для обычного пользователя еще из области фантастики. Доступ к англоязычной историографии отсутствует, а российской практически не существует. В общем, темная ночь. Оставался месяц для подготовки доклада. Понятно, я решил написать о еврейской общине Ростова-на-Дону, моего родного города. Я отправился в областной архив и наиболее интересные материалы обнаружил по периоду революции и Гражданской войны. Во время Гражданской войны Ростов был центром Белого движения. Известно, что белые – это погромщики, антисемиты. Несложно было предположить, какое отношение у евреев должно было быть к белым. Оказалось, все не так просто. На ранней, добровольческой стадии белые были не совсем такими, какими стали впоследствии. Ростовская буржуазия, значительная часть которой была еврейского происхождения, финансировала Добровольческую армию. Им большевизм был совершенно ни к чему. Некоторые местные евреи – студенты, гимназисты – приняли участие в знаменитом Ледяном походе Добровольческой армии. Более того, один из лидеров местной еврейской общины Абрам Альперин, юрист и предприниматель, даже служил начальником отдела пропаганды в казачьем отряде генерала Эммануила Семилетова. Удивительная история!

Состав участников семинара был довольно пестрым, в значительной степени случайным. Это было самое начало возрождения российской иудаики, и в заброшенный организаторами семинара, во многом вслепую, невод попалась самая разная «рыбка». В качестве штриха времени: исследователи истории евреев из бывшего СССР были явлением столь экзотическим, что нас принял президент страны. Тогда им был Хаим Герцог, генерал-майор в отставке. Во время Второй мировой войны Герцог, уроженец Белфаста, воевал в составе британской армии сначала в танковых войсках, затем в разведке. Руководил британской военной разведкой в Северной Германии, в том числе в 1945 году поимкой и идентификацией шефа СС Генриха Гиммлера! В общем, чего угодно мог я ожидать в Иерусалиме, но только не приема в резиденции президента (довольно скромной). На групповом снимке президент, конечно, в костюме и при галстуке, ну а мы – в чем Бог – и жены – послали. Пиджак в июльском Иерусалиме совершенно без надобности, ведь выйти днем на улицу – это все равно что засунуть голову в духовку.

Что же касается моего доклада, то он произвел некоторую сенсацию. Со скоростью звука (по журнальным меркам) он (переработанный в статью) был опубликован на английском в журнале “Jews and Jewish Topics in the Soviet Union and Eastern Europe” в том же году. Из Иерусалима я привез чемодан книг и ксерокопий. В общем, я попал в обойму: стал получать приглашения на разные семинары и конференции, публиковал время от времени статьи и главы в разных изданиях – на русском и на английском – в основном по истории евреев в период революции и Гражданской войны. Довольно принципиальной была статья “Jews, Pogroms, and the White Movement: A Historiographical Critique”, опубликованная в журнале “Kritika” (2001). В конце 1990-х – 2000-е годы преподавал историю российского еврейства на кафедре иудаики ИСАА при МГУ. Постепенно сложилась книга о евреях и Белом движении. Я подал рукопись на издательский конкурс РГНФ и через полгода или больше получил извещение, что грант мне присудили. Перечитал текст. И он мне не понравился. Явно не хватало баланса: белые превалировали над красными. Да и в целом не хватало исторического контекста. Конечно, можно было отказаться от гранта, но как-то неприлично, да и очень не хотелось упускать гарантированную возможность издать книгу.

Я стал срочно дорабатывать книгу, проводить дополнительные изыскания в архивах. Особенно важные материалы обнаружил в фондах Бунда и Поалей Цион в РГАСПИ, в том числе анкеты красноармейцев-евреев. Часы тикают, ведь книга по гранту должна выйти к определенному сроку. А тут, как назло, надо ехать в Париж на месяц. Я не кокетничаю: так ситуация сложилась. Еще в начале года мою заявку на стажировку одобрили, а я все тянул с приездом. Крайний срок наступал в октябре 2004 года. Собрал выписки, ксерокопии, ноутбук – и вперед. По приезде спрашиваю: «Какие у меня, собственно, обязанности?» Пригласившая меня французская коллега улыбнулась: «Enjoy Paris!» Я только хмыкнул.

Мы с женой сняли какую-то щель в районе площади Бастилии: в душе там можно было стоять разве что по стойке смирно; если кровать была раздвинута, то сидеть за столом мог только один человек. В общем, типичный Париж. Я вставал каждое утро в 6 часов и писал до 12 (с перерывом где-то в 8:30 на то, чтобы сходить в булочную на углу за круассанами к утреннему кофе). Затем наступало время прогулок по Парижу, музеев и т.п. «Домой» мы возвращались «без ног», прихватив на ужин багет, кисть винограда и два-три сорта сыра (по возможности разных; все 600+ попробовать не удалось, но мы старались) плюс, конечно, бутылку вина. Какой же французский ужин без этого? Предполагалось заначить половину багета и немного сыра на завтрак и ограничиться бокалом вина, но это не удавалось. Не знаю, что сыграло главную роль – парижский воздух, вино, сыр или все вместе, но книжку я переписал за месяц почти тотально. Работалось на удивление легко. Из исходных восьми глав остались нетронутыми две, остальные были радикально переделаны. Были написаны две новые. Суть переделки: написать историю Гражданской войны (или ее часть) без учета событий Первой мировой невозможно. Тем более что боевые действия и сопровождавшие их эвакуация и депортации проходили как раз в черте еврейской оседлости. Это радикально изменило жизнь российских евреев и окончательно добило традиционный уклад жизни. Без учета этих обстоятельств текст провисал, а теперь все стало на место. Я написал главы о евреях в Красной армии и международных аспектах «еврейского вопроса», вводную главу о евреях в Российской империи, чтобы дать представление, скажем так, не слишком подготовленному читателю о контексте истории евреев и «еврейского вопроса» в России, и некоторые другие. Прошелся по тексту еще раз по возвращении в Москву. Его объем вырос в два раза. В итоге получилась книжка в 550 страниц, почти 35 печатных листов. Для того чтобы дать рукописи «отлежаться» (всегда невредно перечитать текст через несколько месяцев «свежими глазами»), времени не оставалось. Как примут книгу, не представлял. Был уверен лишь в обложке: по моему предложению для ее оформления использовали «Революцию» Марка Шагала.

Ну а дальше началась какая-то феерия. Книгу включил в число «пяти книг недели» Ex Libris «Независимой газеты». «Комсомольская правда» (!) также включила ее в число книг недели, причем в рецензии было написано, что эта книга возмутит всех: и либералов, и консерваторов. Понятно, по разным причинам. Я книжку никуда не посылал, издательство тем более. Она как-то сама себя продвигала. Рецензии на «Российских евреев…» вышли в подавляющем большинстве научных журналов по русистике в США, Великобритании, Франции, Германии, Голландии. “Russian Review”, “Slavic Review”, “Soviet and Post-Soviet Review”, “Kritika”, “Osteuropa”, “Cahiers du Monde Russe”, “Revolutionary Russia” и т.д. Мало того, рецензии появились в общенациональных газетах. В итальянской “Corriere della Serra” (автор – Витторио Страда), а в 2006 году, когда книга была презентована на Франкфуртской книжной ярмарке, рецензию на нее – почти на полосу! – напечатала “Frankfurter Allgemeine Zeitung” (автор – Верена Дорн). Ну это как если бы «Правда» в советское время книжку отрецензировала. Впрочем, половину площади рецензии занимал постер пропагандистского ведомства Добровольческой армии, опубликованный в книжке: голый красный Троцкий, напоминающий черта, сидит верхом на кремлевской стене. Всего вышло около 30 рецензий, большая часть за рубежом.

Затем книга вышла в переводе на английский в престижном издательстве “University of Pennsylvania Press”. Перевод очень неплохой, хотя возни с его вычиткой было много. Переводчик – Тим Портис, в то время аспирант Принстона, специалист по русской литературе 1830-х годов, прекрасно знал русский язык, но понять разницу между наркомом и наркоматом был не в состоянии. Сейчас Тим профессор в одном из лучших американских колледжей – Миддлбери. Заглянул на его страничку – занятные курсы ведет: “Russian Literature’s Golden Age: 1830–1880” и “The Russian Mind”. После выхода американского издания книги пошла новая череда рецензий, причем в самых топовых общеисторических журналах – “American Historical Review”, “Journal of Modern History”, “English Historical Review” и других, вышли рецензии в Польше, Японии, Франции; некоторые журналы, публиковавшие рецензии на русскоязычное издание, теперь отрецензировали его по второму кругу. Рецензии были весьма лестными, а рецензент “Journal of Modern History” (Эрик Лор, профессор Американского университета в Вашингтоне) и вовсе начал текст фразой, которую разве что в рамочке на стенку остается повесить: “This thoroughly researched, powerfully argued, and highly readable analysis of the horrifying events of the Russian Civil War will become an instant classic, of huge importance to the study of Jewish history and, no less, to our understanding of the Russian Revolution”.

Возможно, не менее важной была краткая – в один абзац – рецензия в журнале “Choice: Current Reviews for Academic Libraries”, ибо она, как и другие рецензии в этом журнале, заканчивалась рекомендацией для библиотек университетов и колледжей. Рецензия начиналась фразой: “This is a pathbreaking monograph”. Завершалась не менее впечатляющим заключением/рекомендацией: “Summing Up: Essential. All levels/libraries”. Судя по Всемирному каталогу (WorldCat), несколько сотен библиотек к этому совету прислушались.

В общем, по всем «объективным» показателям моими главными книгами являются «Терроризм…» и «Российские евреи…». Я же сам считаю своей лучшей книгой «Деньги русской эмиграции: Колчаковское золото. 1918–1957» (2008). Во всяком случае, ни над одной книгой я не работал с таким увлечением, даже с азартом. Ибо что может быть увлекательней, чем поиски пропавших сокровищ?

– Академическая книга, как правило, содержит в себе один или несколько важных вопросов. Хотелось бы понять, что за чем следует: сначала становятся понятны ответы на эти вопросы и остается техническая работа по оформлению ответов в текст книги или же ответы (а может, и некоторые вопросы) рождаются только в процессе написания книги?

Если ответы на вопросы понятны, то незачем и книгу писать. Ответы, так же как и вопросы (какая книга по истории может дать на что-либо окончательный ответ? разве что по какому-то частному случаю), рождаются в процессе исследования, как же иначе? Это в работах по истории КПСС ответы были заранее известны. Книга – это результат исследования, и, да, в процессе работы над текстом нередко рождаются вопросы, иногда довольно неожиданные.

Так вот, о «Деньгах русской эмиграции». Толчок к написанию книги дала архивная находка. Свою роль сыграл его величество случай. Ну а потом была сформулирована более общая проблема исследования. Поясню: я работал над подготовкой к печати переписки российского посла в Париже Василия Маклакова и в Вашингтоне – Бориса Бахметева. Маклаков – блистательный адвокат, член ЦК партии кадетов, депутат трех Государственных дум, лучший оратор России начала ХХ века, публицист, мемуарист, автор замечательных работ о Льве Толстом (именно его, юного студента, избрал в свое время Толстой для совместных прогулок по Москве; и Маклаков, и его сестра Мария были близки к семье Толстого). На мой взгляд, Василий Маклаков был одним из самых умных русских людей ХХ столетия. Борис Бахметев, профессор-гидравлик, в 1917 году стал первым послом революционной (февральской) России в США. Он был, пожалуй, самым влиятельным из российских дипломатов, представлявших антибольшевистскую Россию, несмотря на то что дипломатом его сделала революция. Дело в том, что он был единственным, кто сохранил доступ к российским деньгам и имуществу в стране пребывания, а в США осталось заготовленное, но так и не отправленное в Россию имущество военного и гражданского назначения общим весом 500 тысяч тонн. После отставки в 1922 году Бахметев сделал удивительную карьеру – заработал миллионы на производстве спичек, а затем стал профессором Колумбийского университета и «деканом всех американских гидравликов». Между прочим, проект Днепрогэса был разработан в его проектной конторе еще до Первой мировой войны, а реализовывали проект его ученики, оставшиеся в Советской России. Знаменитый Бахметевский архив русской и восточноевропейской истории и культуры при Колумбийском университете назван в его честь, поскольку он не только был в числе его основателей, но и завещал свои деньги и немалое имущество университету. Так что архив содержится в значительной степени на средства, завещанные Бахметевым.

Маклаков и Бахметев познакомились и подружились в Париже в 1919 году. Между ними завязалась переписка, продолжавшаяся с 1919 по 1951 год, когда Бахметев, младший из корреспондентов, ушел из жизни. Это необычная переписка: некоторые письма длиной в 20, 30, 50, а то и 70 машинописных страниц и скорее напоминают трактаты. Это настоящий кладезь информации по истории русской революции и Гражданской войны, истории российской «дипломатии в изгнании», русской эмиграции. И блестящие образцы эпистолярного жанра, настоящее «интеллектуальное пиршество». В общем, эту переписку я издал в трех томах. Общий объем, если быть точным, 1912 страниц книжного формата, около 120 печатных листов, из которых около 25 п.л. составили моя вступительная статья (такая мини-монография о русской «дипломатии в изгнании») и комментарии.

Это, собственно, вступление, чтобы стало понятно последующее. Работа над комментариями потребовала изысканий в архивах, причем в архивах зарубежных, ибо именно там находятся основные коллекции российских дипломатических институций, да и Белого движения в целом. Ведь в тексте переписки упоминаются сотни людей, масса событий. Собственно, подготовкой этого издания я занимался в архиве Гуверовского института при Стэнфордском университете. В Стэнфорде я провел академический 1999/2000 год в качестве Fulbright visiting scholar. В Гуверовском архиве хранится среди прочего архив генерала Врангеля, архивы российских посольств в Париже и Вашингтоне, личные фонды Маклакова, председателя эмигрантского Совета российских послов в Париже М.Н. Гирса и многие, многие другие. Это вообще крупнейшее архивное собрание о России за ее пределами. Так вот, в переписке начала 1920-х годов важное место занимало обсуждение вопросов хранения некоего Национального фонда, который скрывали от большевистских агентов и от докучливых западных кредиторов в London and Eastern Trade Bank. Россия была после Первой мировой войны в долгах как в шелках, и с юридической точки зрения любые российские средства или имущество, находившиеся за рубежом, подлежали секвестру. Формально британский банк, как можно было понять из переписки, принадлежал на самом деле российским предпринимателям, и в нем нашли работу некоторые бывшие видные чиновники финансового ведомства Российской империи (затем белых правительств).

Послов беспокоило положение банка, борьба различных группировок внутри него, деятельность некоего «финансового мальчика», не называвшегося по имени. Надо было понять, о чем речь. Я стал просматривать опись фонда российского посольства в Вашингтоне. Более 400 коробок документов! Для справки: документы в американских архивах хранятся в специальных больших коробках, набитых папками, причем описи составлены достаточно приблизительно. Листы не нумерованы. В этом есть и свои минусы: приходится нередко смотреть материалы de visu, чтобы понять, о чем речь, и можно потратить много времени впустую. Зато иногда можно обнаружить нечто совершенно неожиданное. К примеру, когда я смотрел фонд дипломата, представителя МИДа при царской ставке Николая де Базили, из первой же коробки посыпались ордена и… подлинник меню (с императорским вензелем) «царского обеда» 3 марта 1917 года, то есть на следующий день после отречения императора от престола. Для любопытствующих: щи грибные, пирожки с кашей, мясо в красном вине и биточки из кур, персики борджю.

Возвращаясь к розыскам в фонде российского посольства в Вашингтоне: какие-либо внятные документы о Национальном фонде найти не удалось, зато в одной из папок, озаглавленных «Секретная переписка», обнаружилась телеграмма российского финансового агента (атташе) в Нью-Йорке Сергея Угета российскому торговому агенту в Токио Карлу Миллеру от 21 февраля 1921 года. Именно эту телеграмму я упомянул выше. Угет интересовался ценой на золото на Дальнем Востоке, а также тем, не возьмется ли Миллер продать золото, депонированное в британском Гонконг-Шанхайском банке в качестве гарантии оплаты за винтовки, заказанные американской фирме «Ремингтон». Последние очаги Гражданской войны дотлевали на Дальнем Востоке, винтовки уже не требовались. Угету удалось договориться о расторжении контракта и «освобождении» золота. Затем нашлось еще несколько телеграмм: к началу мая золото было продано на сумму около 500 тысяч долларов. После некоторых изысканий стало понятно, что переговоры велись о продаже последней части золотого запаса Российской империи, оказавшегося в руках белых, так называемого «золота Колчака» (которое энтузиасты, кажется, все еще ищут на дне Байкала).

Я раньше этой темой не занимался, но был уверен, что в литературе вопрос изучен. Оказалось – судьба «золота Колчака» все еще оставалась загадкой и успела послужить сюжетом для фильмов, романов, телепередач и разного рода спекуляций. Если говорить о серьезной историографии, то британский историк Джонатан Смил совершенно верно назвал историю «золота Колчака» «незавершенной главой» русской Гражданской войны. Итак, задачка. Было: 490 тонн 448 килограммов золота в монете и слитках на сумму свыше 645 миллионов золотых рублей. Осталось (попало в руки большевиков) золота на 409 миллионов золотых рублей. Что стало с золотом на сумму приблизительно 236 миллионов золотых рублей, в особенности с львиной его долей, отправленной за границу? А именно на сумму свыше 192 миллионов рублей золотом? Для ясности: соотношение рубля к доллару в 1917 году составляло 2:1. С учетом инфляции 192 миллиона золотых рублей 1917 года эквивалентны приблизительно 2 миллиардам долларов в 2022-м.

Искать следы колчаковского золота нужно было далеко от сибирской тайги и берегов озера Байкал. Разгадка «тайны века» содержалась в архивах. Прежде всего в Гуверовском и Бахметевском. Именно туда, подальше от докучливых советских агентов, отправляли секретные документы многие деятели Белого движения и русской эмиграции. Среди бумаг Бориса Бахметева, хранящихся в архиве его имени (82 коробки документов!), нашлось и Положение о Национальном фонде, и соответствующая переписка. Здесь же хранились и разного рода финансовые отчеты: от миллионов, израсходованных на закупку вооружения, до квитанции на полтора доллара за травлю «различного рода насекомых» в здании торгового представительства в Нью-Йорке.

В основу Национального фонда были положены те самые 500 тысяч долларов, которые так неожиданно «освободились». Идея заключалась в том, что после падения большевиков правительство новой, свободной России будет нуждаться в деньгах и даже сравнительно небольшая сумма в валюте совсем не помешает. Эти деньги можно было хранить только в «своем» банке, которым стал London and Eastern Trade Bank в Лондоне. Что же касается «финансового мальчика», то им оказался бывший заместитель министра финансов правительства адмирала Колчака, а затем Главноуполномоченный по финансово-экономическим делам при эмигрантском Совете послов Владимир Новицкий.

Постепенно мое исследование вышло далеко за пределы поисков следов «золота Колчака», ибо эту историю невозможно понять вне рамок общей проблемы финансирования антибольшевистского движения в годы Гражданской войны, а позднее – политической и бытовой истории русской эмиграции. Исследования проводились в Госархиве РФ, в котором хранятся материалы министерства финансов правительства Колчака, в Российском государственном архиве экономики. В последнем хранятся документы Госбанка РСФСР, в том числе ведомости по движению золота, когда оно находилось в распоряжении Колчака. Однако исследования, проведенные во всех перечисленных архивах, все-таки не позволяли полностью восстановить историю «золота Колчака». Помогла нежданная находка в неожиданном месте. Разбирая вместе с Ричардом Дэвисом, хранителем Русского архива в Лидсе (Великобритания), бумаги парижского Земгора (они еще не были описаны и каталогизированы), я обнаружил папку с надписью “Michelle de Giers”, за ней другую. И вскоре понял, что передо мной не что иное, как считавшаяся пропавшей часть архива эмигрантского Совета российских послов! Его председателем был бывший посол в Риме Михаил Гирс, а после его смерти – бывший посол в Париже Василий Маклаков. После смерти Маклакова его бумаги были переданы в архив Земгора, а затем попали в его составе в Лидс. Среди бумаг бывшего посла – розовая папка с несколькими машинописными листочками и записями, сделанными чудовищным почерком Маклакова. В записях – информация о том, что произошло с остатками денег, вырученных от продажи «золота Колчака», после Второй мировой войны. Это было недостающее звено. Как это нередко бывает, до розовой папки (кто ж знал, что окажется внутри?) я добрался за 45 минут до закрытия архива в последний день моего месячного пребывания в Лидсе! Знаю точно, ибо сразу посмотрел на часы. И хотя понимал, что Ричард сделает копии и мне пришлет (как назло, именно в этот день он на час раньше ушел из архива), стал судорожно от руки переписывать цифры. Наверное, никогда не писал с такой скоростью!

В общем, поиск пропавших сокровищ оказался делом весьма увлекательным. Главное же в том, что обнаруженные материалы позволяют понять многие аспекты финансовой, дипломатической и политической истории Гражданской войны и дописать ее «незавершенную главу». Смысл подобного исторического расследования заключался не только в том, чтобы поставить точку в затянувшихся дебатах об участи «золота Колчака». Этот сюжет служит стержнем, на который нанизаны проблемы истории Белого движения и его заграничного финансирования, взаимоотношений белых и их союзников, российской «дипломатии в изгнании», русской эмиграции и другие. В конечном счете это еще одна попытка ответить на ключевой вопрос российской истории ХХ века: почему в Гражданской войне победили красные, а не белые?

В связи с этой книгой вспоминаются два забавных случая. Один – разговор с моей коллегой, специалистом по истории эмиграции. Она мне говорит: «Я с таким увлечением читала Вашу книгу. Очень интересно. Только цифры я пропускала». Там ведь, можно сказать, вся поэзия в цифрах! «Свести баланс» было непросто, в особенности учитывая, что кредитование, продажи, закупки и прочие расходы производились в десятках разных валют, причем курсы некоторых из них отнюдь не отличались стабильностью. В приложении к книге я поместил справку о кросс-курсах основных валют, в которых производились операции. Другой случай – интервью Михаила Прохорова Ксении Собчак в период президентской кампании 2012 года. Среди прочего Прохоров сказал, что последняя книга, которая ему понравилась (уточнив, что книги ему подкладывает сестра), – это «Золото Колчака» (так!) Олега Будницкого. «Она мне понравилась тем, – сказал кандидат в президенты, – что там опровергается два мифа. Миф первый – что нищая Красная армия победила хорошо вооруженную Белую армию». Опровержение какого второго мифа усмотрел Михаил Прохоров в моей книге, узнать так и не удалось. Ксении Анатольевне надоел разговор о книге, и она переключилась на другие темы, особенно подробно остановившись на вопросе о том, посещает ли кандидат в президенты секс-шопы.

Теперь коротко о последних книгах. В прошлом году вышли три книжки. Несомненно (здесь я не слишком оригинален), такая продуктивность объясняется всемирной напастью и вынужденной самоизоляцией. 2020 год принес много горя, и на этом фоне рухнувшие планы на полдюжины международных конференций и семинаров, преимущественно посвященных Второй мировой / Великой Отечественной войне – год-то был юбилейный, – не более чем мелкая неприятность. Особенно жаль симпозиума “World War II and the Soviet Union: Reflections on the 75th Anniversary of Victory”, который должен был состояться 15 апреля 2020 года в Вашингтоне. Организатор – Carmel Institute of Russian Culture & History. Собственно, громким словом «симпозиум» именовалась единственная панель в составе российского посла в Вашингтоне Анатолия Антонова, Майкла Дэвида-Фокса, Марка Эделе, Людмилы Новиковой и автора этих строк. А масштабность события определялась тем, что среди слушателей/участников диалога должны были быть несколько сот американских студентов, да и для прочей интересующейся публики, как я понял, вход был открыт.

Как бы то ни было, неожиданно появилось время для ликвидации долгов и выполнения давно задуманного, но все время откладывавшегося. Первой увидела свет книжка, которую не планировал: «Терроризм в Российской империи: Краткий курс». Написал по предложению издательства «Эксмо», с которым меня свел Олег Воскобойников. Хотя давал себе некогда зарок больше о терроризме не писать, но… никогда не говори «никогда». Предполагалось, что это будет адаптация моей монографии. Написал совсем иначе. Учитывая, что книга адресована «широкому читателю», посвятил почти половину книги фактуре. Эта часть так и называется – «Хроника террора». Здесь не только о наиболее громких терактах и террористических организациях – о процессах террористов, реакции русского общества, о «социологии» террористического «сообщества». Эта книга, написанная последней, увидела свет первой. Опыт работы с крупным издательством, можно сказать монстром, оказался вполне позитивным. Все было профессионально, заинтересованно, эффективно, и, как и положено в индустрии, продукт сразу пошел в печать, да еще во всех форматах – бумажном, электронном и аудио.

Книга «Люди на войне» была написана для серии «Что такое Россия» издательства «Новое литературное обозрение». Издательства, в особенности если книги предназначены для сравнительно массовой аудитории, часто публикуют на задней стороне обложки/переплета так называемые блёрбы (blurbs) – краткие отзывы о книге. Понятно, что это завлекаловка, способ привлечь внимание потенциальных читателей/покупателей. Обычно издательство для исторической серии приглашает написать блёрбы каких-либо известных людей – журналистов и историков. Блёрбы для «Людей на войне» написали журналист Алексей Пивоваров*, который очень даже в теме – возможно, многие смотрели его документальные фильмы о Ржевской битве или, сравнительно недавно, о Зое Космодемьянской, – и историк, профессор Принстона Стивен Коткин. Кроме того, издательство попросило, к моему удивлению, написать отзыв на обложку Полину Барскову. Узнав об этом, я очень удивился и даже недовольно фыркнул. Слышал, что есть такой поэт, хотя ничего не читал. При чем здесь моя книга о войне? Вышеизложенное говорит лишь о моем невежестве. Потом прочел замечательную книгу Барсковой о блокадной поэзии и поэтах «Седьмая щелочь». На мой взгляд, она в одном абзаце лучше сформулировала суть намерений автора, чем я бы сам смог это сделать:

«Примечательное новшество этой книги в том, что она отваживается говорить о самых сложных проблемах советской военной истории языком точным, пристальным, доступным, борясь с догмой и мифологией. Вместо абстрактного эпоса нам предлагаются конкретные ситуации и судьбы участников войны. “Участие” при этом трактуется расширительно: воевали солдаты, поэты, правители; женщины и мужчины; дети и старики. Мне кажется, именно такое исследование, такая интонация размышления сейчас остро необходимы, когда категория “сакральное” сменяется категориями “личное”, “особенное”, когда историк, умеющий быть объективным и сочувствующим одновременно, вглядывается в жизнь и смерть на войне».

Если книга хотя бы отчасти соответствует этой характеристике, значит, написана не зря. Впрочем, она не только о судьбах конкретных участников войны, от мало- или никому не известных до Эммануила Казакевича, Ольги Берггольц и Уинстона Черчилля. Отдельные главы/очерки посвящены ключевым вопросам истории Второй мировой / Великой Отечественной войны – Мюнхенской конференции, пакту Молотова – Риббентропа, ленд-лизу и некоторым другим.

Наконец, книга «Другая Россия: Исследования по истории русской эмиграции» (серия Historia Rossica).

Жоржу Дантону приписывают фразу: «Родину нельзя унести с собой на подошвах сапог». Фраза красивая, но, отказавшись покинуть Францию, голову Дантон потерял. В буквальном смысле этого слова. В том, что большинство эмигрантов «слопала» бы «поганая, гугнивая родимая матушка Россия, как чушка своего поросенка» (А.А. Блок – К.И. Чуковскому, 26 мая 1921 года), подобно тому, как это случилось с Александром Блоком, останься они на родине, сомневаться не приходится. Похоже, русская эмиграция сумела опровергнуть знаменитое высказывание Дантона. Как только не называли эмигрантов «первой волны» (1918–1940) – «русским зарубежьем», «второй Россией», «Россией за рубежом» (автор классического труда о культуре русской эмиграции Марк Раев настаивал именно на такой формуле). Ясно одно: это была другая Россия. Моя книга – о людях этой другой России: юристах, дипломатах, предпринимателях, военных, политиках, писателях. Мы не знаем, какой была бы Россия, если бы революция не срезала ее тонкий культурный слой и если бы бежавшие и изгнанные остались на родине и в конечном счете работали на ее благо. Зато знаем, какой она стала без них.

Тексты, включенные в книгу, организованы по тематическому принципу и отражают, с одной стороны, исследовательские интересы автора, но главное – недостаточно изученные, на мой взгляд, аспекты истории эмиграции. Одна из тем – поиски путей преодоления большевизма и одновременно поиски новой России, неведомой страны, которой она должна была стать. Страны воображаемой, проектируемой, которая и сейчас только маячит на горизонте. Посол Временного правительства в Вашингтоне Борис Бахметев мечтал о создании новой, демократической, «крестьянско-купеческой» России. Он считал, впрочем, что это не мечты, а вполне реальный план и что его соотечественники стремятся к свободе, самоуправлению, продуктивному труду. И только большевики им мешают. Сходным образом рассуждали и некоторые другие парижские или нью-йоркские мечтатели.

Еще один сюжет – о деньгах, которых остро не хватало и рядовым, и не вполне рядовым эмигрантам, и эмигрантским институциям, будь то Совет российских послов в Париже или Русская армия генерала Петра Врангеля, которую он упорно стремился сохранить под ружьем. В распоряжении Совета послов оказались остатки средств, вырученных от продажи «золота Колчака», в руках Врангеля – Петроградская ссудная (серебряная) казна, иными словами – ломбард. Что стало с «серебром Врангеля», рассказывается в соответствующем разделе, так же как о судьбе царского наследства – средств императорской фамилии, оказавшихся за границей. На которые нашлось тогда столь много претендентов, включая внезапно «воскресшую» великую княжну Анастасию.

Одна из важнейших тем тома – русская эмиграция и Вторая мировая война, приведшая к очередному расколу и без того недружной эмиграции. Одни считали, что против большевиков надо идти хоть с чертом, даже если его зовут Адольф Гитлер; другие участвовали в Сопротивлении и даже уверовали в перерождение советской власти в годы войны и пытались с ней примириться.

Кому адресована эта книга? Любому человеку, интересующемуся российской историей и культурой, в особенности историей эмиграции. Надеюсь, что книга окажется полезной специалистам и интересной для людей, еще не отвыкших читать книжки.

Наконец, когда я пишу эти строки, в типографию отправилось «Золото Колчака»[1] – адаптированная для замечательной серии «Что такое Россия» версия моей лучшей книги, мой давний долг замечательному издателю Ирине Прохоровой.

Материал был подготовлен 16 января 2022 года.

[1] Книга вышла в свет в апреле 2022 года (примечание редактора).

* Алексей Пивоваров внесен Минюстом РФ в реестр СМИ-иноагентов.

12 апреля, 2022 г.