Академическое чтиво: опыт филолога

В этом выпуске о своих любимых художественных и научных произведениях, а также о книгах, полезных в преподавании, рассказывает приглашенный преподаватель школы иностранных языков НИУ ВШЭ Татьяна Глазкова.

Глазкова Татьяна Юрьевна

Школа иностранных языков: Приглашенный преподаватель

Какая ваша любимая художественная книга?

Сложно, конечно, дать ответ на этот вопрос, особенно выпускнику филологического факультета, прочитавшему много книг. Но я назову книгу, которая бывает наиболее близка моему душевному состоянию. Это собрание лирики Бориса Леонидовича Пастернака. Наверное, я даже не смогу до конца объяснить почему, но бывают ситуации, когда мне грустно, неспокойно на душе, и тогда я беру в руки эту книгу, и мне становится легче. Я вчитываюсь в отдельные слова, в строчки, иногда цитирую некоторые стихотворения, потому что многие из них уже выучила наизусть, и это помогает мне собраться, легче смотреть на жизнь, чувствовать себя более уверенно.

Какова история вашего знакомства с поэзией Пастернака? И почему вы остановили свой выбор именно на русском поэте?

Познакомилась я с пастернаковской лирикой не то чтобы рано – в университетские годы. И до этого я, конечно, читала много разных поэтов, и русских, и зарубежных, на иностранных языках в том числе. Но, во-первых, когда мы читаем переводы, мы воспринимаем их иначе, чем оригинальные тексты. У Василия Андреевича Жуковского, который сам был прекрасным переводчиком, есть такая фраза: «Переводчик в прозе – раб, переводчик в стихах – соперник». Может быть, оттого, что каждое слово Пастернака укоренено в русской культуре, я его чувствую, проживаю более полно, чем стихи иностранных авторов, даже тех, языками которых владею.

Во-вторых, поэзия – это такая вещь, которая либо находит в тебе отклик, либо не находит. Поэт может быть объективно прекрасен, создавать яркие художественные образы, но в тебе при этом никак не отзываться. У Пастернака на меня сразу произвели сильное впечатление некоторые стихотворения: «Зимняя ночь» («Свеча горела на столе, свеча горела»), «Единственные дни» – стихотворение, полное света, полное оптимизма, желания жить и передающее настроение перехода от зимы к весне. Затем это стихотворение «Во всем мне хочется дойти до самой сути», «Гамлет» из «Доктора Живаго» и, наверное, самое мое любимое стихотворение – «Ночь». Последние строчки этого стихотворения оказывают на меня прямо-таки терапевтическое действие: «Не спи, не спи, художник, не предавайся сну. Ты – вечности заложник у времени в плену». Это такой толчок каждому творческому человеку (а преподаватели – люди, безусловно, творческие) не останавливаться, двигаться вперед, даже когда тяжело и кажется, что это никому не нужно, думать о том, что это нужно прежде всего тебе самому, и двигаться дальше.

С течением времени ваше восприятие Пастернака как-то менялось?

Наверное, я просто дополняла эту книгу мозаикой жизненных впечатлений. Например, когда я услышала стихотворение о Гамлете в исполнении Высоцкого, оно произвело на меня совершенно другое впечатление, чем когда я его читала сама. Какие-то стихотворения, например «Осень», я прочитала впервые уже вместе со своим ребенком, и мы с ним рисовали по этому стихотворению картины.

А как вы объясняете себе, зачем вы помните какие-то стихотворные строчки наизусть? Почему именно их?

Интересный вопрос. Например, строчки «И дольше века длится день, и не кончается объятье». Для меня здесь речь идет о том, что бывают такие моменты, когда действительно хочется, чтобы время остановилось, чтобы тем самым «полусонным стрелкам» стало «лень ворочаться». Я думаю, у каждого человека есть такие моменты в жизни, в которых хочется задержаться если не навечно, то надолго.

Или строчка из другого стихотворения, которое называется «Быть знаменитым некрасиво...»: «Цель творчества – самоотдача, а не шумиха, не успех». Опять-таки, для творческого человека это прямо руководство к действию и даже больше – к жизни. Неважно, насколько ты знаменит, насколько высокий пост занимаешь, насколько успешен в карьере, а важно – сколько ты отдаешь. Главное – быть искренним: «…быть живым, живым и только, живым и только до конца». Быть искренним – значит делать то, что ты считаешь правильным, как можно активнее и охотнее делиться тем, что знаешь и умеешь. И тогда ты можешь сказать себе: да, ты все делаешь правильно, все как надо.

Почему я выучила эти строчки? Не могу сказать, что я их как-то специально учила. Они просто впечатались в мою память, сами запомнились. Иногда я их вспоминаю, прокручиваю в голове, но специально я их никогда не учила.

Давайте теперь поговорим о каком-нибудь иностранном произведении, в прозе или в стихах, которое является для вас значимым?

Да, есть такое. Это сборник новелл Стефана Цвейга, австрийского писателя. Я познакомилась с этим автором еще в школе, в курсе зарубежной литературы. Но тогда мы, можно сказать, прошли мимо него, не изучали толком. В какие-то каникулы я решила почитать его сама. А на 2-м курсе университета взяла его в качестве домашнего чтения уже на немецком языке, и меня поразило, насколько красивый язык у этого автора – лексически богатый, эмоциональный, с изящными синтаксическими конструкциями. То есть меня поразила не только психологическая сила его новелл, но и их язык. И я тогда подумала: а ведь, наверное, переводчику было очень сложно переводить это все. Ведь чем богаче язык автора, тем богаче должен быть и язык переводчика. И тогда я заинтересовалась литературным переводом в целом. Пробовала сама немножко переводить, в основном поэзию, и, говорят, у меня хорошо получалось, даже выигрывала в каких-то университетских конкурсах.

Получается, что с новелл Цвейга началось мое увлечение австрийской и немецкой литературой и литературным переводом в частности. Хотя до этого я читала и других немецкоязычных авторов. Но именно Цвейг заставил меня задуматься над вопросами художественного перевода, вызвал интерес к сравнению переводов и оригинального языка автора. Сейчас я веду у студентов научно-исследовательский семинар, который связан с переводом художественной литературы. Это мой собственный авторский курс, я сама его придумала. И один из важнейших вопросов, которые мы обсуждаем в рамках этого курса, – как достойно перевести на русский красивое произведение с богатым языком? Что может переводчик привнести от себя, имеет ли он право это делать?

А сами произведения Цвейга чем вас зацепили?

Во-первых, своим психологическим содержанием, потому что Цвейгу интересен не только и не столько сюжет (хотя и сюжеты его новелл захватывающие), сколько психология его героев. А во-вторых, как я уже сказала, богатый немецкий язык. Когда ты читаешь этого автора в оригинале, ты наслаждаешься языком, вчитываешься в строчки, в отдельные слова и думаешь, как же красиво все это написано. Как картину разглядываешь – похожее ощущение.

Какие существуют различия между австрийской и немецкой литературой? Можно ли считать Цвейга классиком австрийской литературы?

Вообще, про австрийскую классическую литературу говорить сложно, потому что страна небольшая и известных авторов оттуда не очень много. А те авторы, которые наиболее известны, очень разные. И сложить из них четкую картинку австрийской литературы, которая бы резко отличалась от немецкой, я, наверное, не возьмусь. Но те австрийские литераторы, с которыми я хорошо знакома, похожи между собой тем, что они не обсуждают каких-то глобальных философских вопросов, что очень любят делать немецкие авторы. Я имею в виду период начала XX века, потому что некорректно сравнивать литературу разных эпох. Это как сравнить Пушкина с тем же Пастернаком, – неудивительно, что они разные. Но австрийских авторов волнует прежде всего жизнь конкретного человека, его эмоции, психологическое состояние, его переживания в разных жизненных ситуациях, и мне это близко. Философские вопросы волнуют меня, честно говоря, в меньшей степени, чем психологические.

Это очень интересно. В австрийской философии прослеживается та же закономерность. Австрийская философия не строит каких-то абстрактных систем, от немецкой философии она отличается не только проблематикой, но и стилистикой. У австрийских мыслителей нет задачи решить философские проблемы, а есть задача красиво, интересно эти проблемы преподнести. Отсюда некоторая стилистическая вычурность австрийских философов, стремление продемонстрировать свой авторский стиль. Можно ли что-то подобное сказать об австрийской литературе?

На мой взгляд, Цвейг, несмотря на богатство своего языка, именно стилистически читается легче многих немецкоязычных авторов. А Цвейг читается достаточно легко, потому что он не использует каких-то тяжелых, громоздких синтаксических конструкций, чрезмерно длинных предложений. У него много диалогов. С другой стороны, таково вообще свойство жанра психологической новеллы. Так что мне трудно сказать, насколько это особенность австрийских авторов.

Все, что мне приходит в голову, – это больший акцент австрийцев на психологии – то, о чем мы с вами уже говорили. Богатая лексика и наглядность в описании разных психологических состояний. Пристальное рассмотрение психологических проблем, на грани медицинской, клинической диагностики, стремление их обозначить, определить, препарировать. Это и у Цвейга, и у Рильке, и у экспрессионистов, а среди них было много австрийцев, как, впрочем, и немцев.

Вы сказали, что сложно говорить о какой-то единой традиции в австрийской литературе. А можете выделить каких-то ключевых австрийских авторов?

Безусловно. Это Цвейг, Рильке, экспрессионисты, в первую очередь поэзия, в частности Георг Тракль. Не знаю, можно ли отнести к австрийским писателям Кафку, который родился в еврейской семье в Праге, относившейся тогда к Австро-Венгрии и говорившей на немецком языке, – вопрос дискуссионный. Наконец, Артур Шницлер – достаточно известный драматург начала XX века.

Какие книги вы чаще всего обсуждаете и разбираете со студентами?

Я скажу об одной книге, которую мы действительно часто разбираем. Это «1984-й» Джорджа Оруэлла. Мы ее разбираем, во-первых, в рамках разговора о фантастике в целом и о различных жанрах фантастики, видах фантастики – какие они бывают. А во-вторых, в связи с проблемами перевода этого автора вообще и конкретно этой книги. Мы говорим о стиле Оруэлла, о том, каким языком это произведение написано. О том, насколько легко переводить этот язык. Например, я даю студентам уже сделанный перевод и прошу их выступить в качестве критиков, в общем, по-разному работаем с этим произведением.

И хочу отметить, что выбор на этот текст пал в том числе потому, что, к большому моему удивлению, студенты хорошо знают это произведение и им оно очень интересно. Для меня это было неожиданно, потому что все-таки книга о таком оголтелом тоталитаризме и, казалось бы, от сегодняшних дней очень далекая. Мне казалось, она должна быть ближе нашему поколению или даже поколению чуть постарше, в силу того, что мы успели пожить в Советском Союзе и некоторые признаки того, о чем говорится в этой книге, застали сами либо наслышаны о них от родителей, а нынешние студенты выросли в совершенно другой обстановке. Но тем не менее я замечаю, что уже не первое поколение студентов эту книгу знает, читало и готово обсуждать, что для меня очень важно.

А что конкретно им интересно в этой книге? Фантастическая составляющая, политическая составляющая или, может быть, филологическая – то, каким языком написана книга?

Мне кажется, все в совокупности. С одной стороны, им интересен тоталитаризм, доведенный Оруэллом до абсурда. Им, безусловно, интересен новояз, все эти словечки. Может быть, в силу того, что студенты – это вообще такая возрастная группа, которая склонна к словотворчеству. Мы же знаем, что и в соцсетях, и вообще основными творцами новых слов является молодежь. Поэтому им интересно словотворчество других, интересно попытаться самим перевести эти слова так, как они могли бы звучать по-русски сегодня, и поиграть этими словами. Но при этом так, чтобы сохранить и стиль Оруэлла, достаточно своеобразный, немножко резкий. То есть им интересно попробовать себя в роли переводчиков.

Какие подходы существуют к переводу этого произведения, какие споры ведутся в этой связи?

Вообще, у любого переводчика художественной литературы есть свои наработки и подходы к переводу тех или иных слов или реалий, фигурирующих в тексте произведений. Все эти кальки, транскрипции, транслитерации и т.п. Особенность данного произведения в том, что оно ставит переводчика перед проблемой перевода новояза. Как перевести на современный русский язык все эти словечки, чтобы они и запоминались, и не звучали коряво? А словотворчество – серьезный вызов для любого переводчика. Новое слово всегда придумать трудно. Это первая проблема.

А вторая проблема – сохранить авторский стиль, чтобы он и в переводе остался таким же выразительным. Некоторые студенты при переводе удлиняют текст, делают его слишком многословным, описательным, и при этом пропадает определенная резкость, которая присуща образности этого произведения. Когда мы видим голые стены, представляем себе, как люди чувствовали себя запертыми в этих стенах, где за ними постоянно следят. То есть нужно сохранить атмосферу произведения, а это значит сохранить его образность, лексику, которая обеспечивает эту резкость, остроту, контраст. Наверное, это основной момент.

14 апреля, 2021 г.