От Толкиена и Джойса до Бахтина и Хайдеггера

Фомина Екатерина Михайловна

Доцент департамента литературы и межкультурной коммуникации

Боснак Дмитрий Владиславович

Доцент департамента литературы и межкультурной коммуникации

Художественная книга

Екатерина Фомина, доцент департамента литературы и межкультурной коммуникации факультета гуманитарных наук НИУ ВШЭ – Нижний Новгород

Моя любовь к книгам берет свое начало в детстве. Вспоминаю, с каким увлечением я погружалась в новые и новые захватывающие истории. Моими любимыми были замечательные циклы об Изумрудном городе Александра Волкова и Сергея Сухинова, а также ставшие родными книги о Гарри Поттере Джоан Роулинг. Но произведением, затронувшим меня до глубины души и научившим меня ценить человеческую дружбу, любовь, уважать смелость и самоотверженность, а также осознавать важность сохранения гармонии в окружающем нас хрупком мире, стал «Властелин колец» Джона Толкиена. Безусловно, в детстве я не осознавала того фантастического объема работы, который проделал Толкиен для создания такого многогранного мира под названием Средиземье. Только со временем я поняла, что каждый персонаж этой обширной вселенной был прописан Мастером в мельчайших деталях, начиная от внешних характеристик и заканчивая лингвистическими особенностями его наречия. Кроме того, поражают воображение подробные карты созданного автором мира, кропотливая работа по созданию уникальных топонимов с прорисовкой наиболее значимых географических объектов. Помню свой восторг от осознания того, что цикл будет экранизирован режиссером Питером Джексоном. С момента выхода трилогии фильмов «Властелин колец» мои предпочтения по выбору любимой кинокартины окончательно и бесповоротно утвердились. До сих пор я пересматриваю все части несколько раз за год, каждый раз не устаю плакать и смеяться вместе с главными героями. Уверена, сам писатель был бы доволен трудом Джексона, потому что идеальный подбор актеров, уникальное видение режиссера при создании всех уголков Средиземья, а также трепетное отношение к оригиналу позволили фильму не только завоевать сердца критиков, но и превзойти ожидания даже самых привередливых фанатов писателя. Я бы порекомендовала прочитать эту книгу всем, кто готов отправиться в увлекательное и полное опасностей приключение вместе с двумя хоббитами из Шира, которые оказываются единственной надеждой всего Средиземья в борьбе с непобедимым врагом. Хотелось бы привести две важные цитаты из творения Толкиена: «И слабейший из смертных может изменить ход будущего» и «“На что мы опираемся, Сэм?” – “На то, что в мире есть добро, мистер Фродо! И за него стоит бороться”».

Дмитрий Бо́снак, доцент департамента литературы и межкультурной коммуникации факультета гуманитарных наук НИУ ВШЭ – Нижний Новгород

Для филолога вопрос о любимой книге сложен. По той причине, что их много и приоритеты меняются с течением времени. Несколько лет назад моя подруга спрашивала меня, какую книгу я бы выбрал, если бы оказался на необитаемом острове и можно было бы выбрать только одну. Она почему-то думала, что я скажу «Библия». Но для меня тогда было очевидно, что это «Евгений Онегин». Пушкинский «роман в стихах» отражает настолько глубокие оттенки чувств и переживаний и передает это таким красивым языком, что можно было зачитываться все время. Сейчас бы я по-другому ответил на этот вопрос: «Улисс» Джеймса Джойса. Этот роман можно открывать для себя бесконечно, и требуется перечитывать его несколько лет, чтобы сказать, что понимаешь его более или менее отчетливо. Ведь предполагается, что на необитаемом острове нет немыслимой учебной нагрузки и организационной работы сомнительной полезности, поэтому освободившееся время я бы использовал, чтобы лучше увидеть все бесчисленные внутренние связи, которыми прошит этот роман. Как Молли в своем монологе несколько сотен страниц спустя отвечает на мысли Блума, как тонко продумана пространственная и временная синхронизация, как каждый элемент текста соотносится с целым. И еще этот роман – огромный источник новых слов: например, именно из него я узнал слово “tabby”, которым в английском обозначается серо-полосатая кошка. В целом роман Джойса учишься любить постепенно. Наверно, все же моя самая любимая книга – «Дар» Владимира Набокова. Я его впервые прочитал уже достаточно поздно – в аспирантуре по русской литературе (до этого я был лингвистом, нырявшим в семантические глубины английского языка), так что выбор был обусловлен «списком для чтения». Наряду с лейтмотивной темой растущих творческих сил героя там есть не менее важная – одиночество, точнее, преодолеваемое одиночество. Это наблюдение открылось мне не сразу, а в процессе перечитывания. Как известно, Набоков заставляет своих героев переживать то, что сам он не пережил в жизни или пережил только отчасти. Думаю, после гибели отца и до встречи с Верой писатель чувствовал себя очень одиноким, но одиночество героя романа Федора – почти полное. И вот оно преодолевается растущей в творчестве связью с миром, а в жизни – растущей любовью к Зине. Это очень красиво, как и знаменитая набоковская идея компенсаций: когда жизнь восполняет утраты с избытком, если не превращать жизнь и мир в абстрактные схемы. Я не могу сказать, что в моей жизни это так, но чтение этого романа придает много мужества и дарит чувство радости. Я считаю, это один из самых оптимистических текстов мировой литературы.

Мартин Хайдеггер

VK / Persone

Академическая книга

Екатерина Фомина

Безусловно, наибольшее влияние на мою исследовательскую деятельность оказало творчество американского писателя Теодора Драйзера, в частности его цикл «Трилогия желания», по которому была написана моя кандидатская диссертационная работа. Настолько подробно, построчно, дословно до этого я не работала еще ни с одной книгой. Чтобы исследовать художественный мир данного произведения, мне нужно было изучить каждый отрывок текста, погрузиться в психологию главного героя Фрэнка Каупервуда, рассмотреть традиции творчества других авторов, на которых опирался сам писатель, проанализировать те концепты, которые возникают в романах чаще всего. Было любопытно поработать и с переводами трилогии на русский язык, потому что при переводе во многих случаях значительно менялось восприятие главного героя и событий, происходящих с ним. Однако, вспоминая время, когда я трудилась над диссертацией, я не могу сказать, что получала удовольствие от работы с этим текстом. Мне не был близок персонаж, мне была чужда его финансовая сфера деятельности и претили его методы достижения своих корыстных целей. Поэтому признаюсь, что произведением, которое несколько лет спустя перевернуло мое сознание настолько, что я начала проводить научное исследование с невероятным интересом и энтузиазмом, стал «Щегол» современной американской писательницы Донны Тартт. Помню, как я впервые увидела эту книгу в магазине, и она словно заворожила меня с первого взгляда образом маленькой желтой птички на полотне Карела Фабрициуса на обложке. Наверное, те же трепетные чувства испытывал главный герой книги Теодор Декер (да, в моей жизни появился еще один литературный Теодор!), рассматривая картину и осознавая особенную душевную связь с ней. Именно эта многожанровая и многоаспектная книга увлекает меня по сей день и становится моим источником исследовательского вдохновения. Писательница не только затрагивает острые, актуальные социальные проблемы и мастерски описывает глубокий психологизм внутреннего конфликта протагониста, но и представляет вниманию читателей невероятно захватывающий детективный сюжет, закрученный вокруг картины голландского художника, на многие годы ставшей «гвоздиком», за который зацепилась судьба Теодора. Полотно как бы становится полноценным участником романа, направляющим главного героя в трудные моменты его жизни и раскрывающим его самые потаенные чувства, эмоции, способности и страхи. «Щегол» выступает фундаментальным элементом, выстраивающим диалог между героем и читателем, меняющим ход повествования и вершащим судьбы всех героев произведения. Если в ситуации с «Властелином колец» я говорила о невероятном успехе экранизаций, то с «Щеглом» скорее меня ждало легкое разочарование. Все, чему Донна Тартт уделяет огромное количество страниц (а именно описанию ощущений героя), в фильме ограничивалось секундным страдальческим или радостным выражением лица актера, что, конечно, не может сравниться с оригиналом. Поэтому, несмотря на значительный объем текста, книга остается моим главным источником научного интереса. Я счастлива, что мои студенты подхватывают мое увлечение и предлагают писать курсовые работы по текстам Донны Тартт. Например, сейчас мы планируем курсовую по самому скандальному персонажу «Щегла» – Борису Павликовскому, причем будет невероятно интересно посмотреть на все аспекты Русского в этом романе. Уверена, что получится отличное исследование!

Джеймс Джойс

Сибирская католическая газета

Дмитрий Боснак

Это скорее не одна книга, а два текста одного автора, хотя и незавершенные. Автор – Михаил Бахтин, а заглавия редакторские: «К философии поступка» и «Автор и герой в эстетической деятельности». У обоих этих философских эссе утеряно начало, и оба они не были дописаны автором. Я начал глубоко читать Бахтина в аспирантуре, когда, собственно, и началась для меня серьезная научная работа. Несмотря на то что статья с непосредственным разбором Бахтина у меня только одна, все мои литературоведческие работы прямо или косвенно инспирированы его идеями. Во многом благодаря Бахтину мои анализы художественных текстов имеют философский характер и им присущ «вызывающе неточный язык», как полемически высказывался о самом Бахтине один строгий литературовед. Я не совсем понимаю исследователей, которые сначала очень увлекаются Бахтиным, а потом остывают и «идут дальше». Не знаю, как можно пойти «дальше» Бахтина, хотя в разное время я увлекался разными философами, сейчас Хайдеггером – это другой очень важный для меня мыслитель. Вот Хайдеггер где-то пишет: «…мыслитель значим потому, что и мы мыслим». Это высказывание применимо к Бахтину в полной мере. Описывая определенное положение дел, текст Бахтина заставляет читателя – каким-то странным образом – продумывать и свои проблематики и находить ответы на свои исследовательские вопросы, не всегда тематически связанные с текстами самого Бахтина. Эта универсальность мысли, на мой взгляд, именно то, что привлекало к нему ученых из разных областей гуманитарного знания. Так что мой опыт ни в коем случае не уникален. Когда начинаешь продумывать ответы на свои научные вопросы и вспоминаешь мысли Бахтина, они каждый раз как-то удивительно перестраиваются – встраиваются в то, что продумываешь, и таким образом помогают не столько прийти к выводу, сколько построить логику, которая позволяет что-то понять и открыть. Разумеется, я черпаю вдохновение не только в этих ранних эссе Бахтина: очень интересно идеи из них снова появляются в его заметках 1940-х годов. Как и художественные произведения, философские тексты раскрываются со временем (извините за трюизм), так что я не сомневаюсь, что работы Бахтина хранят для меня много нового и удивительного.

Михаил Бахтин

BTnews.me

Книги и студенты

Екатерина Фомина

Сложно назвать какую-то определенную книгу, которую я беру на занятиях со студентами, потому что мы имеем дело с огромным количеством потрясающих книг в курсах зарубежной литературы и научно-исследовательского семинара по литературе, которыми я руковожу. Там мы знакомимся с лучшими представителями мировой литературы: Чарльзом Диккенсом, Джейн Остин, Оноре де Бальзаком, Стендалем, Эрнстом Гофманом, Джоном Ирвингом, Джеймсом Купером, Джеком Лондоном, Джоном Фаулзом и многими другими, всех не перечислить. Но есть несколько рассказов, которые я беру для изучения не только в курсе литературы, но и на занятиях по английскому языку. Это рассказы Рэя Брэдбери «Пешеход» и «Вельд» и новеллы Эдгара Аллана По «Сердце-обличитель» и «Черный кот». Если говорить о Брэдбери, то в этих рассказах очень ярко отображается столь любимое автором пагубное влияние технологий и цивилизации на общество. В таких небольших по объему произведениях были заложены фундаментальные и актуальные по сей день идеи о необходимости предотвращения власти технологий над людьми и человеческими чувствами. Что касается новелл Эдгара По, то названные произведения являются наиболее показательными примерами жанра «новеллы ужаса», поэтому я предлагаю данные рассказы студентам для подробного лингвистического анализа языка автора, изображающего муки совести психологически нестабильного героя. Как автор создает особую атмосферу саспенса в рассказах? Какие образы возникают в воображении этих странных персонажей? Почему автору были близки мистика и танатология? Без этих произведений, уверена, невозможно до конца понять загадочную и трагическую личность Эдгара Аллана По.

Дмитрий Боснак

Научно-исследовательский семинар «Литература и философия» – тот курс, где у меня есть возможность разбирать какой-то текст почти столько, сколько захочется. Здесь мы со студентами пробуем анализировать художественные произведения с точки зрения философских идей, как правило читая параллельно философов и писателей (или поэтов). Книга, о которой идет речь, – «Бытие и время» Мартина Хайдеггера, обычно мы на занятиях параллелим его с Львом Толстым (что вполне логично). Из-за почти математически выверенной терминологии и структуры изложения этот текст достаточно сложно читать фрагментарно, много приходится специально прояснять. Тем не менее параграфы про «способы бытия» (расположение, понимание, речь), про смерть и особенно о «падении присутствия» вызывают большой интерес студентов, и я рад, что некоторые из них даже используют идеи Хайдеггера в своих исследованиях художественных текстов. Здесь следует сказать, что Хайдеггер стал в свое время, пожалуй, первым объяснять классические философские тексты (например, Платона и Аристотеля) с привязкой к актуальной ситуации. Именно этим была обусловлена его преподавательская слава, о которой его ученица Ханна Арендт несколько эмоционально говорила: «…его имя ходило по всей Германии как слух о тайном короле». То, что такие феномены, как «двусмысленность», «толки», «любопытство», – актуальнейшие явления современности и даже, возможно, с новой силой проявляются в современных формах коммуникации, не вызывает сомнения. Лучше всего привести пример (какой удивительно точный язык у Хайдеггера в замечательной передаче Владимира Бибихина!): «Высвободившееся любопытство озабочивается видением однако не чтобы понять увиденное, т.е. войти в бытие к нему, а только чтобы видеть. Оно ищет нового только чтобы от него снова скакнуть к новому. Для заботы этого видения дело идет не о постижении и не о знающем бытии в истине, но о возможностях забыться в мире. Оттого любопытство характеризуется специфическим непребыванием при ближайшем. Оно поэтому и ищет не праздности созерцательного пребывания, но непокоя и возбуждения через вечно новое и смену встречающего. […] Любопытство не стремится через удивление быть введенным в непонимание, но оно озабочивается знанием, однако исключительно для сведения» (§36, пунктуация переводчика). Совершенно очевидно, например, что приведенный пассаж точно описывает опыт просмотра новостей в интернете или френд-ленты в социальных сетях. Хайдеггер, написавший свой трактат в 1920-е годы, сейчас становится все актуальнее.

26 ноября, 2020 г.