Язык науки

Леонид Григорьев, ординарный профессор,

научный руководитель Департамента мировой экономики

факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ

Нет экономики кроме мировой экономики…

Семь постулатов в качестве вступления:

Не может быть единого правила для всех наук по правилам научного общения, коммуникации и прогресса знаний.
Попытки ввести стандартизацию правил для ученых различных наук «извне» административным путем либо безнадежны, либо вредны.
Наука вырабатывается учеными (по Роберту Мертону) по тяге к прогрессу, для интеллектуального удовольствия, студентов, престижа, но не для учета рейтингов администраторами (рукопись можно продать).
Ситуация в российской науке крайне неравномерна и в принципе не может быть радикально изменена в течение нескольких лет путем упражнений со стимулами, рейтингами или английским языком.
Науку продвигают не эффективные Администраторы Мертона – мастера «тонкой настройки» стимулов, а Исследователи Мертона и Учителя Мертона в ходе работы научных школ.
Правило «20% ученых делают 80% научных результатов» сохраняет смысл (проценты спорныA в обе стороны). Научные коммуникации per se – это обсуждения в процессе получения новых результатов 20%.
Если страна не может на родном языке производить произведения литературы, работы по истории, философии, создавать музыку, математику и осмысливать свои социально-экономические и политические проблемы, то такая страна не нуждается в университетах.

Вот теперь можно поговорить о характере коммуникаций на полях науки, особенно о том, кто коммуницирует, с кем и зачем, но не только.

Ученые-исследователи и профессора коммуницируют по поводу объекта: как кто может, так и думает, то есть «с объектом» (данными, литературой). Маркс на трех языках читал и писал. Большинство ведущих ученых в условиях огромного веса англоязычных школ и изданий владеет своим и английским языком. Это нормально.
В экономике английский имеет заметное преимущество: развитая терминология; много нобелевских лауреатов, журналов, учебников… Плюс Смит и Рикардо в экономике давно потеснили Жюгляра и Маркса с их континентальными языками. В ряде случаев легче думать на английском, особенно если это технический текст и нужна детализированная терминология. Для более общих идей (в частности, для логики инкорпорации аномалий, выхода за пределы узкой задачи, междисциплинарных исследований) это уже не важно.
В рамках школы, группы, проекта все говорят на одном рабочем языке, теоретическом – обычно национальном или английском; если группа разноплановая по составу, могут менять язык в зависимости от проблемы и состава. Автор данных тезисов регулярно думает на английском по проблемам мировой экономики, но предпочитает писать (и читать лекции) на русском, поскольку на русском легче использовать образы и юмор, задействовать правое полушарие студентов.
На конференциях высокого уровня реальный стандарт – английский или дублирование на английском параллельно с русским, китайским, немецким. Но в целом способность творить и коммуницировать на родном языке – признак развитой цивилизации.
Поддержка научного стандарта на национальном уровне в России важна для глобальной репутации русскоязычной науки. Это предполагает огромную личную работу с лучшими студентами, развитие школ во многих поколениях, что было утрачено в 1990-х (разрыв составил порядка 15-20 лет). Эти коммуникации на ранних стадиях важны именно на русском языке; по мере усложнения материала и роста требований к технике исследований английский язык становится нормальной необходимостью.
Крупные ученые-исследователи – это те, кто дает новые идеи и результаты, несмотря на давление администраторов: даешь высококвартильные публикации! Что означает уход от исторического гамбургского счета по содержанию работ. Тем самым усиливается потеря престижа занятия наукой у молодежи, поскольку требуется «отчет» для выживания, а не «открытие» для удовольствия и славы. Коммуникации между администраторами и «остальными» стали вполне односторонними: администраторы (ФАНО и его идейные клоны) постоянно придумывают «кнуты и пряники» для профессуры. Обратная связь – чистая имитация, которая никого не обманывает. Понятно, что для 20% все эти стимулы или бессмысленны, или вредны: эти профессора занимаются наукой в основном из нематериальных побуждений, да и работают они на полную мощность.
Без английской литературы и коммуникаций современная наука не живет. Так что профессиональное двуязычие в современную эпоху неизбежно, причем тем важнее, чем выше уровень ученого и широта его международных контактов в науке и при контактах со студентами. Коммуникации между исследователями вместе с учителями со студентами, как правило, идут на национальном. Это быстрее для усвоения при прочих равных. Чем техничнее («естественнее») наука, тем меньше роль национального языка.
Коммуникации с экспертами, чиновниками, «широкими экономическими массами», конечно, на русском. Соответственно, значительная часть цитирования статей идет не от «собратьев по цеху» – исследователей, а от «применяющих» знания.
Дальше начинаются публикации, а значит, сложная территория «двух дискурсов» нашей науки. Изучение национальной экономики, включая развитие прикладных теоретических проблем, история народного хозяйства, статистика и т.д. Тут все коммуницируют в работе на национальном языке – еще это вопрос русскоязычной аудитории. Надо же передавать знания эшелонам образованных людей, чиновникам, профессорам университетов, учителям, студентам.
Вопрос с теорией несколько сложнее. Есть несколько типов «веры в теорию»: одному подай развитие идей, другому – чтобы красивая была модель (!), третьему главное – эконометрика. По части языка, в лингвистическом смысле, тут вполне можно ужиться.

Но в целом вопрос о теории – это вопрос содержания и дискурса: развитие мировой науки, как она реально сложилась, закрепляется в основном на английском языке. Работа в рамках мирового дискурса предполагает определенные парадигмы, журналы и английский. Но невозможно пропустить всю массу наших профессоров через англоязычные журналы – в них не найдется места для такого потока. Придется растить свои журналы да создавать «кузенов» на английском. Ремарка: теория – это содержание и прирост знаний (плюс общественная польза, насколько это возможно), но кому-то – это публикация в рейтинговом журнале. Если «второе», то дискуссия бессмысленна: топовые журналы преимущественно на английском.
Раз мы полагаем, что русскоязычная цивилизация существует, то экономическая наука (общественная наука – не математика) может органично вписаться в нее только на русском языке. Общественная наука, то есть развитие теоретических представлений о конкретном обществе и обогащение экономическими знаниями культуры, существующей именно в рамках языка, по определению предполагает использование языка русского.
Дискурс, посвященный решению национальных экономических проблем, – полноправная самостоятельная сфера. Тут важно то, что можно ими заниматься и писать в «большие» журналы по мере созревания, но в целом два дискурса – это две разные сложные загрузки, две жизни (часто, не обязательно, – в разных странах). Извне, естественно, писать по российской специфике сложнее, чем дома.
Коммуникации в журналах – это особо сложная материя, поскольку нет жесткого соответствия между уровнем авторов и уровнем журналов. В России в ведущих по рейтингам журналах публикуется примерно 1000 статей в год, да менее сотни за рубежом в год. То есть при нерешенных домашних проблемах наши ученые вряд ли оказывают сколько-то значительное влияние на мировую науку своими статьями «там» в первом дискурсе. Но очень приятно видеть «там» своих!
Выбор дискурса и точки приложений сил ученого – это свободный выбор исследователя (как и где именно жить и как работать), тем более что в нашей стране не все способности и не всем удается развить. Но в российской экономике дел по горло. В части российских реформ вообще есть вопрос об аудитории на Западе читателей статей на английском: все значимые люди читают по-русски, их аспиранты в большинстве русскоязычны. Зачем для такой малой аудитории переводить.
Наконец, есть один интересный вопрос коммуникаций: должны ли работы по российской экономике, публикуемые на Западе (в частности, диаспорой), переводиться на русский для расширения дискуссий? Был случай лет пять назад, когда на переводе наших статей на английский категорически настаивал один гуманитарий на ТВ. Но он не смог ничего ответить на мой вопрос о необходимости «обратного перевода» англоязычных статей о России на русский язык. Думаю – надо.
Кризис 2008-2009 годов, последующее развитие мировой экономики, специфика развития Китая, России, Ближнего Востока, развал мировой системы управления уже создали проблемы с подходами к анализу реалий. А теперь еще и пандемия с новой мировой рецессией потребуют активной работы – пока не видно ни аналогов в прошлом, ни простых решений по многим ключевым вопросам. Даже рынок нефти держится на политических договоренностях – в этой рецессии придется жить в этом чудном мире договоренностей между королями, капустой и президентами. Вот будет тема для больших журналов!

А вообще-то сами ученые-исследователи и учителя вполне справляются с проблемой коммуникаций в науке. С латыни в Европе когда-то переходили на немецкий и другие языки, теперь на смесь национальных языков с английской подстраховкой. Тут ученые легко самоорганизуются без внешней помощи.
В конечном итоге поток научных работ становится интереснее, качество статей несколько лучше. Основная проблема – нехватка средств на талантливых студентов, работы после учебы. Чтобы науке выжить в среднеразвитой стране, недостаточно грантов, обремененных тяжелыми бюрократическими отчетами и требованиями публикаций в высококлассных журналах раньше, чем молодые ученые вырастут.
Для коммуникаций в науке не хватает просвета (времени и поля) между необходимыми занятия и совершенно необходимыми отчетами. Какие беседы с Сократом! Афинская школа Рафаэля – это насмешка.
Переход к массовому онлайн-преподаванию (особенно с доминированием записанных лекций) – очень опасная история для поддержания коммуникаций со студентами, общения профессуры, особенно подготовки самых сильных студентов. Чаепитие с коллегами стало доступным по балансу времени только в карантин по Zoom. Чем шире аудитория, чем разнороднее ее состав, тем больше, кстати, роль национального языка, позволяющего передавать нюансы.
Какие книги по экономике нужны? Книги в современную эпоху бывают: учебники; про «черных лебедей» для домашних хозяек; книги по конференциям, которые и являются способом личной дискуссии, фиксации достижений (статьями или главами). Люди читают книги на родном языке, если нет специальной необходимости.
Еще бывают хорошие авторские книги, что редко, и книги переводные – ключевые работы надо переводить, что ускорить продвижение новых идей. Книга всегда – это обобщение состояния науки на данный момент, попытка нескольких авторов или коллектива решить важные проблемы, осмыслить новые масштабные сдвиги в реальном мире!
Так что статьи и книги по экономике на русском языке будут лежать в основе образования так же, как китайские, немецкие, французские, испанские, португальские (в Бразилии). Стереотип, странным образом укоренившийся в России, – что неанглоязычные журналы второсортны; это вопрос качества (оно медленно растет) самих журналов и требований по рейтингам у работодателей.
Домашние научные коммуникации последних лет обладают одним странным свойством: ученые советы перестали обсуждать научные работы; мало кто помнит новые экономические работы, если про них автор не создал сенсацию парой броских фраз на ТВ или в сетях. Коммуникации между авторами и читателями важны (на русском языке), но не вместо научной дискуссии.
Для поддержания нормальной науки, соревнования исследовательских программ (по И. Лакатошу) нам нужно меньше заботиться о рейтингах, а больше о содержании коммуникаций между учеными по серьезным экономическим проблемам наших дней: мировая рецессия после пандемии коронавируса уже на дворе.

Автор текста: Григорьев Леонид Маркович, 3 июня, 2020 г.

Все материалы автора

Наши друзья

Куда ведёт язык