Зачем Вышке свой научпоп

Научно-популярный портал IQ.HSE сообщает о самых интересных исследованиях ученых Вышки. Его ежедневная аудитория составляет около 4,5 тысяч человек. Главный редактор IQ Владислав Моисеев рассказывает о своем видении миссии этого ресурса и об особенностях работы с научным знанием. Представлены также реплики экспертов, которые размышляют о значении публики для современного ученого и академического сообщества.

 

Миссия IQ.HSE

Одна из самых грустных проблем большинства медиа состоит в том, что никто не понимает, зачем они нужны. Ни главный редактор, ни менеджмент, ни рядовые авторы, ни читатели, если они вообще есть. Это правда очень забавно – наблюдать, как из года в год десятки ресурсов болтаются в космосе, выпускают какие-то материалы, возможно, даже зарабатывают деньги, но зачем – загадка. Когда я впервые увидел IQ.HSE, я сразу понял, что у него отличный потенциал. Нужно было только понять, зачем это нужно.

За четыре месяца я еще не придумал правильный ответ. Пока есть только рабочая гипотеза. Она состоит в том, что наука – это не забронзовевшая монументальная библиотека, покрытая благородной патиной и тонким слоем пыли, а что-то живое, динамичное и интересное. В общем, отличный способ потратить собственную жизнь. И об этом надо рассказывать.

У ресурса были формальные и идеологические проблемы. К первым можно отнести консервативное оформление сайта, который не отвечал духу времени: выглядел несовременно и имел перегруженный интерфейс. Социальные сети находились в спячке, и в целом было неясно, как устройство ресурса соотносится с его ядерной аудиторией (самая большая категория посетителей IQ – люди от 18 до 25 лет, то есть бакалавры, магистранты и аспиранты). Одна из наших первостепенных задач – осовременить ресурс, сделать так, чтобы он заговорил на одном языке с пользователем и действительно вдохновлял на научное творчество.

Ко второй группе проблем можно отнести фокусировку на уже готовом научном знании, полученном из опубликованных работ. Это важная часть работы IQ, но я убежден, что в 2017 году научно-популярный сайт не может просто качественно рерайтить скопусовские статьи. Нам интересен процесс получения знания: как проводятся эксперименты, как устроена полевая работа и обработка данных, чем живут ученые и о чем думают. Все это очеловечивает башню из слоновой кости, делает ее по-своему уютной и понятной. История обнаружения гравитационных волн может быть не менее интересна, чем сам факт их существования. Читатель шаг за шагом повторяет путь исследователей и сопереживает им, это рождает эмпатию.

Наши ближайшие планы – обновить внешний вид сайта, переосмыслить его начинку, сделать его привлекательным, узнаваемым, более посещаемым, чтобы он не выглядел мамонтом среди бойких и шустрых научно-популярных медиа. Мы будем экспериментировать с подкастами и видеолекциями, тестами и прочей геймификацией, и тогда наши четыре тысячи посетителей в день наверняка превратятся в четыре миллиона. По крайней мере, я на это надеюсь.

IQ имеет двойственную природу. С одной стороны, это корпоративный информационный ресурс, который рассказывает об исследованиях ученых из Вышки. С другой – IQ может обрести самостоятельный вес, превратившись в большое издание о науке, где база Высшей школы экономики станет конкурентным преимуществом, но не будет единственной субстанциальностью.

 

Схема подготовки материалов для IQ

 У IQ есть главный редактор, три корреспондента, также с нами тесно сотрудничает пресс-служба Вышки. Все вместе мы внимательно следим за работами наших ученых. Мы уделяем большое внимание и статьям из солидных международных журналов, и более локальным историям. Если статья нас интересует, мы начинаем внимательно ее изучать, работать с текстом. Главная задача – перевести его с научного языка на более человеческий. Некоторые, конечно, относятся к этому болезненно, но мы всегда приходим к консенсусу, и все остаются довольны. Мы обращаемся к исследователю за комментариями, задаем уточняющие вопросы и проводим фактчекинг. После этого статья появляется на сайте. Но это только одна траектория. Многие сами рассказывают нам о своих работах, предлагают идеи для материалов, и это всегда очень приятно и продуктивно.

 

Не хайпом единым

Если перед рэп-батлом Оксимирона и Дизастера специалист по Древней Греции расскажет, как традиции античного агонизма повлияли на современную хип-хоп-культуру, это, разумеется, обеспечит больший трафик. Но поэтика Данте Алигьери ничуть не менее интересна, чем рэп-батлы. Главное, найти правильный способ об этом рассказать.

Для разных дисциплин и тем у нас есть разные жанры и подходы. Мы можем не только переводить с научного языка, мы берем интервью, публикуем колонки, недавно начали делать тесты, и нам это очень понравилось. Можно просто вывалить на читателя тонну интересных фактов и цифр очередного демографического исследования о России. Хорошо, если кто-то вообще туда кликнет. А можно сделать тест «Насколько хорошо вы знаете россиян» и упаковать в него ту же самую информацию, но удобнее и веселее. Зачем? Тест – это гораздо более плотный контакт с материалом, человек с большей вероятностью почерпнет, запомнит и усвоит нечто новое. Или хотя бы получит удовольствие от процесса.

Все, кто следит за научпопом, наверняка заметили, как геймифицируется эта область. Но содержание от этого нисколько не страдает, если правильно все сделать. Качественный edutainment только помогает науке, делает ее модной и открытой.

 

Зачем ученым сотрудничать с IQ и вообще выходить в публичное пространство?

Каждый отвечает на этот вопрос по-своему. Кто-то видит в этом социальную миссию. Если не ученый расскажет, как устроен окружающий мир, то эту нишу очень быстро займут экзорцисты, заклинатели змей и авторы бестселлеров о том, что Гитлер был инопланетянином, а Земля все-таки плоская. Не факт, что мы все от этого не пострадаем.

Кого-то волнует символический капитал и его конвертация в деньги. Если специалист в состоянии доступно и ярко рассказать о своей области знаний, на его учебные программы будут приходить студенты, ему будут платить за публичные лекции и предлагать контракты на книги. Ну или просто можно помахать маме из телевизора. На Западе есть довольно простой ответ на этот вопрос: упоминания в медиа напрямую влияют на получение очередного гранта. У нас с этим все несколько туманнее, но вектор примерно тот же.

 

Зачем ученому публика?

Комментарии

 

Сергей Медведев*

Выбор между академией и журналистикой в первый и последний раз стоял передо мной в 21 год, когда я оканчивал МГУ, выбирал между аспирантурой философского факультета и местом в американской редакции ТАСС и в результате пошел по биссектрисе – в только что образованный Институт Европы РАН. С тех пор я понял, что нет барьера между строгой наукой и публичной коммуникацией: научные статьи и аналитические записки для руководства (и даже речи для Горбачева), газетные эссе и фрагменты диссертации плавно перетекали друг в друга. И так происходит уже почти тридцать лет: естественным продолжением моей научной работы служат публичные лекции, колонки в массмедиа, книги в жанре нон-фикшн, эфиры на радио и ТВ, посты в «Фейсбуке».

По моему мнению, в общественных науках любое академическое рассуждение должно быть понятно и доступно «широкой публике» (что бы под этим ни имелось в виду – скажем так, человеку с высшим образованием); более того, оно должно быть стилистически и литературно оформлено, проще говоря, красиво. Сложно выраженная мысль, непонятная для непосвященных, не может быть полноценной, и никакие термины и «измы» здесь не помеха: их можно разъяснить или заинтересовать читателя так, чтобы он/она их погуглил/а. Более того, умная, академичная, насыщенная специальными терминами речь обладает особой магией, притягательностью для широкого читателя, она самодостаточна и звучит как музыка. Примером для меня здесь служат филологи: научные труды Дмитрия Лихачева и Юрия Лотмана, Вячеслава Иванова или Сергея Аверинцева могут звучать по радио или печататься в газетах.

Сам я уже десять лет занимаюсь интеллектуальной журналистикой, долгое время вел историческую программу «Власть факта» на канале «Культура», веду авторскую программу «Медведев»* на телеканале «Дождь»*, а также социокультурную программу «Археология» (названную так в честь Мишеля Фуко), которая выходит без перерыва уже девять лет на радио «Финам FM», «Столица FM», «Свобода», а сейчас на телеканале «Настоящее время». В эфиры я приглашаю почти исключительно ученых и специалистов и веду дискуссию на уровне научного семинара, не делая никаких скидок на аудиторию, которую считаю достойной своих собеседников. За эти годы у меня в гостях были десятки академиков, сотни профессоров (в основном из ВШЭ, так что мои программы превратились в своего рода «Вышку FM» и «Вышку ТВ»), и дискуссия неизменно оставалась на уровне научного семинара, так что записи некоторых эфиров я рекомендую студентам в качестве учебного пособия. И в этом смысле проблемы «популяризации» для меня попросту нет: гуманитарный дискурс без потерь конвертируется в публичный и медийный формат, и миф о «недоступности», мне кажется, пестуется теми, кто хочет сохранить свои институциональные позиции при помощи мнимой власти научного языка, которую исследовал все тот же Фуко.

 

Гасан Гусейнов

Специфика гуманитарно-социальных наук состоит в том, что ни одно их направление, в том числе и самое математизированное или выдающее себя за точную и строгую науку (в отличие от якобы не строгих и не точных гуманитарных), не может существовать отдельно от «журналистов» и «публики». Ни И. Кант, ни Ю. Хабермас непредставимы без так называемой широкой публики. Отсюда и готовность в предельно отточенной форме представить свое учение. В письме 1793 года Кант резюмирует содержание трех своих крупнейших работ так, как будто ведет блог: «Что я должен знать? Что я должен делать? На что я могу рассчитывать?» Кто-нибудь посетует, нет ли здесь угрозы профанации. Конечно, есть. Избежать ее в популяризации едва ли возможно. Но популяризация окупается тем, что переводит фокус разговора на новое явление. В этом смысле популяризация – это смысл социально-гуманитарных наук. Так они вскрывают обыденность.

Вот теория коммуникативного действия. Как ее представить вне общественного дискурса, без выступлений Ю. Хабермаса перед широкой публикой? Другое дело, что писать просто, не потеряв глубины, как раз совсем не просто. Но настоящие ученые (так называемые крупные) будут популяризировать свою науку уже ради одного того, чтобы это поле не занимали шарлатаны. И тут, конечно, далеко не каждый – Фарадей.

 

Ирина Савельева

Во всех дисциплинах, выходящих в публичную сферу, при определении зоны перехода homo academicus от профессиональной к публичной деятельности (и обратно) мы наблюдаем конфликт между ценностями академической профессии и логикой устройства медийного пространства, где действуют свои – не академические – правила презентации научного знания и оценки профессионального успеха.

В 1957 году первая телезвезда – специалист по европейской дипломатической истории Джон Тэйлор, собиравший миллионные телевизионные аудитории, будучи уже очень известным историком, не получил должность Regius Professor в Оксфорде, потому что он «слишком увлекался подобными вещами». Сегодня известных историков-профессионалов можно увидеть в качестве ведущих и комментаторов серьезных исторических передач на западном телевидении, в первую очередь в программах английской BBC, американской PBS, спутникового канала Discovery Civilization и т.д.

Почти все французские философы-постмодернисты, имена которых мы в России узнали в 1990-е годы (Ролан Барт, Жиль Делез, Винсен Декомб, Рене Жирар, Клод Лефор, Эммануэль Левинас, Жиль Липовецки, Поль Рикер, Мишель Фуко и др.), были раскручены или даже созданы в 1960-70-е годы на телевидении и в интеллектуальной публицистике.

Ученые появляются на телеэкранах не только в научно-популярных, но и в актуальных политических программах. Работа в медиасреде «перестает восприниматься как маргинальная, отныне она призвана стать частью обычных атрибутов карьеры нового мандарина».Еще важнее подчеркнуть, что публичная наука не может существовать без академической науки – это ее первоначальный символический капитал.

Новая роль «университета для общественности» открыто прокламируется как ведущими, так и самыми что ни на есть захолустными образовательными институциями. Современные стратегии инвестиций в академическую карьеру связаны прежде всего с новой ситуацией в университете: рейтингованием, борьбой за абитуриентов, важностью отношений с местными сообществами.

Наконец, не стоит сбрасывать со счетов соблазны медиаславы, часто более доступной, быстрой и ощутимой, чем признание коллег-специалистов. Иногда благодаря этой славе ускоряется продвижение по карьерной лестнице или открываются возможности перехода в более престижный университет.

Как пишет Тэйлор Даунинг, автор более 200 телевизионных исторических фильмов, в Великобритании в середине 1990-х годов документальные фильмы по истории достигли такой популярности, что ТВ-историю сравнивали с передачами по садоводству или кулинарии. Без тени юмора продюсеры искали среди историков эквивалент телезвезде – шеф-повару Джейми Оливеру.

Феномен звездности (stardom) ученых связан с вездесущей сегодня культурой знаменитостей (celebrity culture). Celebrity culture, возникнув в среде развлечений и спорта, затем распространилась на другие области, включая и академию, отсюда и термин scilebrities.

Механизм невиданной ранее популярности ученых создается массмедиа, а изменения университетской политики в области самопозиционирования стимулируют охоту университетов за звездами и борьбу за их привлечение. Университеты, «скупая игроков», стремятся иметь команду интеллектуальных звезд, подобно тому, как футбольные клубы, состязающиеся за Кубок мира, покупают футболистов. И точно так же, как футбольная звезда может участвовать в передаче, посвященной моделям автомобилей или этикету, звезда медиевистики может оказаться в передаче, посвященной глобальному потеплению, а знаток Канта – в ток-шоу о техногенных катастрофах. Другое дело, что там, где важны академические репутации, ученый задумается, персонажем какой программы или передачи становиться не стоит.

Набор горячих тем в последние десятилетия вырабатывался под воздействием «говорящих голов» крупнейших ученых современности.

Публичность ученого предполагает априорное разделение профессиональных и непрофессиональных контекстов его деятельности. На территории медиа на ученых распространяются критерии признания, во многом отличные от тех, что действуют в академической среде. Вне университета наряду с профессиональной компетенцией требуются и навыки работы в медийной среде. Можно сделать и более сильное допущение, предположив, что участие в публичной деятельности и само существование этого поля как нормальной площадки для ученого ведет к трансформации культуры научного исследования и презентации его результатов.

Под влиянием новых обстоятельств, представители Академии все активнее осваивают этот ресурс, связывая с ним как карьерные интересы, так и потребности творческой самореализации, невозможной на академическом поле. Стремление прибегнуть к внешним источникам, в том числе медийным, свидетельствует о том, что интеллектуальное производство вступило в сложные отношения с культурным и экономическим капиталом, обусловленные радикальными трансформациями как современных медиа, так и современного университета.

Как объяснил Пьер Бурдье, культурный капитал может циркулировать относительно автономно внутри академического поля, но при этом является вполне конвертируемой валютой. Схематично карьеру ученого, активного в публичной сфере, сегодня можно представить себе в виде самовоспроизводящихся витков, продуцируемых в результате обмена разных форм символического капитала: университет – медиа-популярность – академическая популярность (лучшие университеты, лучшие издательства, большая зарплата, лучшие студенты, оптимальная учебная нагрузка) – еще большая медиа-популярность.

В профессиональном сообществе, несомненно, должны вырабатываться критерии оценки собственной деятельности на поле медиа, способы различения хорошего и плохого. Но каковы они, если когнитивные критерии, релевантные для академической науки, здесь не работают или работают не вполне? Что означают понятия «истина», «объективность», «доказательность» в дискурсах публичной науки? Решение вопросов о легитимных способах презентации научного знания за пределами академических институтов, о конвенциях, по которым оно транслируется публике служителями науки, и о статусе публичной деятельности ученого в свете новой миссии университета остается важной задачей академического сообщества.

 

Александр Павлов

Сперва я бы хотел отметить, что отношения «ученый – общество» не то же самое, что «философ – общество». Это не означает, что философ – не ученый, особенно если он занимается наукой, то по традиции от него ожидают не популяризации знаний, но чего-то большего. Отвечать за всех я не могу и не буду. Поэтому скажу за себя.

Могу лишь отметить, что для меня лично в какой-то момент стало важно заниматься не темами, которые интересны только мне, но, скажем так, еще и темами, которые могут быть интересными в принципе – мне в том числе. То, что происходит сегодня, почти не получает должного осмысления и объяснения, а заниматься этим надо. И, возможно, общаться стоит тоже на живом языке – это не означает, что ваши идеи от этого сильно пострадают (но пострадают). То есть учитывать аудиторию некоторым образом рано – в конце концов, площадь – не кафедра.

А что касается других ученых, то, например, Руссо считал, что наука – вещь не очень хорошая. Впрочем, здесь есть нюансы. Он полагал, что наука плоха для хорошего общества и хороша – для плохого. Отечественным ученым, которые бы хотели пойти в народ, надо решить, нуждается ли наше общество в науке.

 

Оксана Запорожец

Почему я провожу публичные лекции или участвую в записи видео для интернет-порталов? Иногда это абсолютно ситуативное решение с одним-единственным основанием: «не смогла отказать хорошим людям – организаторам мероприятия». Так бывает достаточно часто. Если говорить чуть серьезнее, я думаю, что дружеские связи и корпоративная солидарность – действенные стимулы публичных выступлений. Когда мероприятие проводят люди, принципы и подходы которых тебе близки, то важно поддержать их, усилить их позицию.

Я думаю, что для меня важен и «гедонистически-эгоистический» эффект публичных выступлений. Есть исследования, рассказывать о которых особенно приятно. Ты и сама понимаешь, что получилось что-то важное и интересное. В этом случае делиться своими находками с другими означает многократно увеличивать собственные позитивные переживания и чувствовать значимость своей работы. Последнего очень часто не хватает в академическом мире, ориентированном на статьи как основную форму коммуникации. Работая над текстами, мы часто пишем «в никуда»: не понимая, кто наш читатель, не зная его реакцию, пытаясь угадать, нужно ли это кому-то вообще. Кроме того, издательский цикл достаточно долгий. И когда через год или два твоя статья наконец-то появляется в журнале, она уже не вызывает столь ярких эмоций. Для меня публичные лекции, интервью, передачи или видео – это возможность очень быстрой обратной связи – содержательной и эмоциональной, что важно для продолжения моих исследований.

Есть еще одна причина моих публичных выступлений: я полагаю, что доступ к знаниям не может и не должен быть приватизирован. Знание – это общее достояние. В этом случае публичные выступления являются некоторым аналогом Sci-Hub или LibGen. Конечно, они не столь востребованны, но определенно в чем-то полезны и способны достигать разных аудиторий.

На мой взгляд, сегодня не существует бездонной интеллектуальной пропасти между исследователем и аудиторией. Мы никоим образом не просвещаем, мы выстраиваем диалог и обмениваемся знаниями. Наша аудитория прекрасно образованна и изначально заинтересована в информации. Маловероятно, что на тематическую публичную лекцию придет случайный человек или кто-то незаинтересованный будет до конца досматривать твое видео в интернете. Кроме того, на лекцию могут приходить эксперты в определенных областях, что накладывает на лектора дополнительные обязательства и добавляет драйва. Исследования, которыми я занимаюсь, не подразумевают какого-то сверхсложного языка. Многие социологические понятия сегодня стали частью повседневной речи, что изрядно упрощает жизнь. «Публичными пространствами» или «гендерным неравенством» вряд ли кого-то можно удивить или шокировать. Поэтому у меня нет необходимости что-либо упрощать или переводить на обыденный язык.

Нужны ли выступающему какие-то особенные навыки для общения с неуниверситетской аудиторией? Думаю, да, и об этом достаточно много написано. Что важно лично для меня? Во-первых, это навыки общения с большой или очень большой аудиторией, поскольку университетские группы, в которых я преподаю, обычно меньше ста с лишним человек. Во-вторых, публичные выступления требуют абсолютно четкого и краткого высказывания своей идеи. Я всегда помню, что у меня нет нескольких месяцев учебного курса, чтобы развить или скорректировать свои аргументы. Еще один навык – это способность удивлять или умение обнаружить необычное в обычном. И, наконец, не навык, но своего рода талант «увлекаться и увлекать». Только когда ты искренне заинтересован в том, что говоришь, в аудитории возникает «химия», а значит, и все происходящее обретает смысл.

 

Александр Филиппов

Публичность для ученого, в том числе и для того, кто занимается общественными науками, по большей части, совершенно не обязательна, но многое зависит от состояния науки, от характера дисциплины, от амбиций, с которыми связано ее положение в обществе и от личных амбиций ученого. В общем плане, повторю еще раз, публичность совершено не обязательна, и если личной склонности к ней нет, то повод и способ укрыться от публики всегда можно найти.

Я, например, некоторое время назад решил для себя, что не хочу появляться на телевидении и даже на радио, и теперь с трудом себе представляю, зачем бы мне – и кому-либо еще – это могло понадобиться.

Но публичность не ограничивается телевидением и радио.

Есть другие способы общения с более широкой аудиторией, чем чисто профессиональная и, соответственно, мотивы такого общения должны быть как-то проявлены. Один из них, безусловно, состоит в кризисе институционализированной экспертизы. Понимание того, что твои результаты имеют значение не только для узкого круга коллег, а экспертное заключение не потребуется или не будет иметь результата, является одним из важнейших мотивов для того, чтобы искать иные пути. И здесь нужна большая осторожность и обдуманность в выборе каналов коммуникации. Как общее правило, я предпочитаю всегда написанное сказанному, места, где можно перечитать и проверить текст таким, где на правку не остается времени или она не предполагается, а также в целом места репутационно приемлемые. Это и предполагаемый круг читателей, и контекст, в котором оказывается публикация. Но это только общее правило. Я могу себе представить, конечно, и ситуации, в которых необходимость высказаться ощущается так остро, что никакие соображения подобного рода роли уже не играют.

 

* Телеканал «Дождь» включен Минюстом в список СМИ, выполняющих функции иностранного агента.
* Сергей Медведев включен Минюстом в список физлиц, выполняющих функции иностранного агента.

Авторы текста: Моисеев Владислав Николаевич, Гусейнов Гасан Чингизович, Запорожец Оксана Николаевна, Павлов Александр Владимирович, Савельева Ирина Максимовна, Филиппов Александр Фридрихович, 8 ноября, 2017 г.