Жизнь среди книг

В этом выпуске о своих любимых художественных и научных произведениях, а также о книгах, полезных в преподавании, рассказывают Светлана Шомова, Мария Ерохова, Дмитрий Опарин и Эдуард Гаврилов.

Художественная книга

Светлана Шомова, профессор департамента медиа факультета коммуникаций, медиа и дизайна

Мое детство и юность прошли среди книг. В каком-то смысле я – живое воплощение позднесоветского литературного канона, потому что мимо моей жизни не прошли ни портрет Эрнеста Хемингуэя в мужественном свитере на стене, ни подписные издания и обменные «клубы книголюбов», куда ходил отец, ни самиздат «даю только на ночь, смотри же, верни»… При этом я почему-то очень хорошо помню этапы взросления – по книгам. Сначала самым любимым был Александр Дюма (и не только самые известные его книги, но и «Две Дианы», «Асканио», вот это все). Потом Дюма как-то разом померк в моем воображении, потому что в тринадцать лет мне попались «Униженные и оскорбленные» Федора Достоевского, и все кринолины с кружевами немедленно показались бутафорской подделкой (что было не до конца справедливо по отношению к ним). Ну а затем и русская классика, тем более века девятнадцатого (опять же совершенно несправедливо), стала казаться пресной, потому что пришло время Эриха Ремарка, Френсиса Фицджеральда, Джона Голсуорси и все того же Хемингуэя. Вообще, главным девизом своего читательского выбора тех лет я бы сейчас назвала «всеядность», ибо фарватер, которым я двигалась в книжном пространстве, был довольно-таки прихотливым: от Брета Гарта к Ромену Роллану, от Чарльза Диккенса к Уильяму Фолкнеру, от Проспера Мериме, Эмиля Золя и Стендаля к Стефану Цвейгу, от Эрнста Гофмана к Александру Солженицыну…

Я любила разных авторов больше или меньше, но мало-помалу стала понимать, что на самом деле я люблю Книгу как таковую, и, может быть, поэтому единственным подлинно любимым романом (в отличие от писателей, которых я ценила многих) стало «Имя Розы» Умберто Эко. Этот текст о текстах до сих пор кажется мне сундучком, в котором я раскопала еще не все сокровища. Щедро сдобренный не только интригами и детективными загадками, но и историческими аллюзиями, литературными намеками и скрытыми цитатами, он кажется мне той самой книгой, которую можно перечитывать – даже если сюжет давно тебе известен… Не знаю, смею ли я советовать читать его всем, – тем более что Эко был прав, когда в одном из интервью говорил, что книга сама выбирает и «выращивает» себе читателя, – но этот роман и сегодня кажется мне почти эталонным, потому что содержит все необходимые мне «литературные ингредиенты»: предъявляет читателю определенный интеллектуальный вызов, проверяет его на способность к эмпатии, погружает в атмосферу и «держит» невероятными поворотами повествования. И, собственно, я почти завидую всем, кто эту книгу пока не читал: у них вся радость еще впереди…

Мария Ерохова, доцент департамента дисциплин частного права факультета права, академический руководитель образовательной программы «Юриспруденция: частное право»

Я увлеклась чтением в десять лет после книги Майн Рида «Всадник без головы», потом я перечитала всю библиотеку приключений и подошла к Конан Дойлу. В родительской библиотеке было его собрание сочинений, которое я все прочитала в возрасте 13-14 лет. У него не только рассказы про Шерлока Холмса (про него всего 3-4 тома из 12), но и отличные исторические романы, такие как «Белый отряд» о Столетней войне между Англией и Францией и «Михей Кларк».

В студенческие годы Владимир Набоков вытеснил всех остальных литераторов, а любимым романом стал «Дар». У него какой-то потрясающий русский язык и выворачивающий душу наизнанку сюжет.

После тридцати Набокова сместил Антон Чехов с его огромным количеством рассказов, а сейчас пришло в мою жизнь время Александра Герцена. Относительно недавно, после посещения Адвокатской палаты города Москвы на Сивцевом Вражке, я зашла в Дом-музей Герцена, послушала экскурсию про его жизнь и начала читать его работы. Любимой стала книга «Былое и думы». В ней и тонкий юмор, и самоирония, но и история, и много мыслей об отношениях человека с государством. Герцен нас как бы всех предупредил: чем жестче и несправедливее режим, чем больше людей «гниют в казематах за мнения», тем тяжелее будет последующее столетие. История, конечно же, не возвращается, – воспользуюсь словами Александра Ивановича: «…жизнь богата тканями, ей никогда не бывают нужны старые платья», – но какая-то общая формула, причинно-следственные связи прослеживаются и воспроизводятся из столетия в столетие. Так что Герцен дает много пищи для размышления, а советский ярлык «революционера» совершенно к нему не подходит. Мне кажется, «Былое и думы» Герцена будут интересны всем, кто задумывается об отношениях человека и суверена. Кстати, книга размещена в открытом доступе на «ЛитРес».

Дмитрий Опарин, доцент школы культурологии факультета гуманитарных наук, научный сотрудник Центра качественных исследований социальной политики Института социальной политики

Я довольно рано начал читать. Очень любил сказки разных народов мира, в частности японские и африканские. Помню, что особенно любил «Маугли», и до сих пор нахожусь под впечатлением от этой истории. Детская литература до такой степени интересна и медийна, что если это великая детская книга, то вокруг нее появляются мультфильмы, фильмы, спектакли, компьютерные игры, одежда, Диснейленд и все остальное. В частности, интересно то, в каких формах проявляется история Маугли.

Если говорить о взрослых книгах, то самая любимая – это «Война и мир» Льва Толстого. Я прочитал ее довольно рано – лет в 10-11. Я бы, наверное, никому не советовал приступать к русской классике так рано, но мне тогда это произведение очень понравилось. Помимо идей и мыслей, заложенных автором, помимо того, как ты переживаешь за героев, завораживает стилистика романа. Толстой тонко подмечает мельчайшие, как бы невидимые детали поведения людей, объясняет их значение, расшифровывает. Расшифровка этого невидимого, его описание и интерпретация – самое важное для меня.

Эдуард Гаврилов, профессор-исследователь департамента дисциплин частного права факультета права

Есть несколько книг, которые я особенно люблю. Это, во-первых, «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» Ильи Ильфа и Евгения Петрова. В частности, тот момент, где Остап Бендер «сочинил» «Я помню чудное мгновенье», а потом вспомнил, что это стихотворение Пушкина. Во-вторых, это «Похождения бравого солдата Швейка» Ярослава Гашека. Затем это «История одного города» Михаила Салтыкова-Щедрина. Она написана в пессимистических тонах, тем не менее там есть очень интересные вещи. И наконец, это Владимир Маяковский с его призывом: «Сегодня надо кастетом кроиться миру в черепе!» (из поэмы «Облако в штанах»). Или взять его стихотворение, которое называется «Нате»: «Через час отсюда в чистый переулок / вытечет по человеку ваш обрюзгший жир, / а я вам открыл столько стихов шкатулок, / я – бесценных слов мот и транжир». В последнее время особенно часто возвращаюсь к Маяковскому.

Не могу сказать, что эти книги повлияли на мой выбор профессии, но я часто их цитирую, даже в своих статьях по праву интеллектуальной собственности.

И эти же книги, отдельные места из них и цитаты, я привожу в лекциях и разбираю со студентами. Конечно, это не имеет непосредственного отношения к праву интеллектуальной собственности, но тем не менее.

Академическая книга

Светлана Шомова

Больше всего на свете меня всегда интересовали тексты (художественные или нет – неважно), их полифония в культуре, их взаимопроникновение и взаимовлияние, их границы и смыслы. А потому взгляды на текст с ракурса разных научных дисциплин, то есть работы Барта, Проппа, Соссюра, Бахтина, Топорова и многих иных, со студенческих лет были важной частью моего исследовательского становления. Но вот кто буквально завораживал практически любой своей книжкой или статьей, так это Юрий Лотман. Свобода парения его мысли была так велика, что и ты сам, казалось, воспарял вместе с ним, размышляя о структуре художественного текста, мысленно рассматривая дуэльные пистолеты или вдруг обнаруживая, что пейзаж и натюрморт, сцена и парковый ансамбль превосходно вписываются в общее пространство семиотики культуры… Слова «знак», «культура», «текст» с тех пор стали самыми важными для меня самой, о чем бы я ни писала, да и вообще само желание заниматься гуманитарной наукой возникло под воздействием Лотмана. Кстати, немного неловко признаваться, но я до сих пор иногда (кощунственно и втихомолку) радуюсь тому, что Лотман не употреблял в своих работах термины «объект», «предмет», «гипотеза» и «методология», однако широта и оригинальность его научного поиска ничуть не пострадали от подобного подхода к построению исследования.

Мария Ерохова

Я получала юридическое образование в начале 90-х годов, в то время советскую литературу по гражданскому праву читать было невозможно, казалось, она насквозь пронизана фальшью, какой-то интеллектуальной пустотой и не содержит рассуждений по интересующим вопросам (позже, в магистерские годы, я открыла для себя Б.Б. Черепахина, Л.А. Лунца и М.М. Агаркова, к работам которых такая оценка не относится). Не могу вспомнить, кто из моих сокурсников, кажется Владимир Слыщенков (ныне доктор права Эссекского университета), посоветовал мне обратиться к книгам по гражданскому праву, изданным до 1917 года. Это был глоток свежего воздуха! Оказалось, до революции в России была развита наука гражданского права, а мысли авторов не воспринимались как примитивные по сравнению с публикациями европейских коллег. Первым я прочитала курс гражданского права А.М. Гуляева и решила для себя, что самое интересное – это цивилистика и я буду заниматься этой сферой. Дальше настольной книгой стал учебник К.Н. Анненкова, а потом большой подарок студентам 90-х сделало издательство «Статут» и лично В.С. Ем, начав переиздавать труды дореволюционных цивилистов. На этих книгах я формировалась как юрист.

Нынешним студентам я тоже рекомендую обращаться к работам дореволюционных цивилистов, поскольку проблемы в частном праве вечны, а уровень культуры русских авторов начала XX века был выше того уровня, на котором мы находимся сейчас. В тех книгах будет понятная структура изложения, строгая аргументация и попытка объяснить суть исследуемого вами явления.

Моими любимыми авторами стали Иван Трепицын, который оставил нам работы о переходе права собственности и защите добросовестного приобретателя, и Евгений Нефедьев, блестяще объяснявший проблемы гражданского процесса.

Что касается художественной книги, укрепившей во мне интерес к цивилистике, то это «Сага о Форсайтах» Джона Голсуорси. В первом томе там шикарный вопрос о выходе подрядчика за пределы договора подряда. Ту задачку я иногда предлагаю студентам, когда мы обсуждаем договор подряда.

Дмитрий Опарин

Я писал диплом по эскимосам и в тот период читал много Кнуда Расмуссена. Это датский исследователь, который сам на четверть эскимос. В начале двадцатого века он работал на Аляске, в Гренландии и Канаде. Я читал его книги по истории канадских эскимосов на английском языке в Исторической библиотеке. Потом уже, когда я учился в Берлине, в местной библиотеке разрешали брать книги на дом, поэтому я читал их дома. Для меня это была не просто этнография, меня покорило сквозившее в его работах уважение, интерес, желание понять это общество.

Расмуссен не так популярен у нас, как Малиновский, но он сформулировал в своих работах то же, о чем говорил Малиновский. Он очень скрупулезно собирал фольклор. При этом Расмуссен был лично знаком со всеми теми людьми, о которых он писал. Он знал их всех по именам. Это максимально сокращает дистанцию между обществом, которое он описывает, и читателем.

Позже на меня начали влиять другие академические работы, которые дополнили мое представление о науке, о методах исследования и о том, как вообще стоит смотреть на окружающую действительность.

Книги и студенты

Светлана Шомова

Я читаю (и читала) разные курсы, и мы обсуждаем со студентами разные научные тексты. Но я до сих пор говорю им: в любой непонятной ситуации читайте Лотмана!..

Мария Ерохова

Я веду семинары на 3-м курсе по особенной части гражданского права, в этот курс входит все – от отдельных видов договоров через внедоговорные обязательства к наследованию и правам на результаты интеллектуальной деятельности. Книги, по которым я работаю, зависят от темы. Нет одной книги, объединяющей всё.

По купле-продаже Д.О. Тузовым и А.Д. Рудоквасом был организован перевод фундаментальных статей ряда европейских профессоров (например, М. Таламанки, А. Ваке, Р. Сакко) и их публикация в сборниках «Цивис». С группой, в которой я работаю, мы разбираем эти статьи. По другим темам, например финансовым сделкам, очень помогает Глосса (комментарий к ГК, подготовленный по инициативе А.Г. Карапетова); по подряду – комментарий, организованный Н.Б. Щербаковым.

В целом Глосса оказалась на сегодняшний день самым удобным русскоязычным учебным материалом, поскольку в ней грамотные юристы емко написали о самых важных проблемах частного права. Однако пока этот проект не охватывает все главы Гражданского кодекса.

Учебники по гражданскому праву, к сожалению, написаны так, что они не демонстрируют студенту проблемные вопросы и не зарождают желание разобрать (исследовать) ту или иную проблему.

Пожалуй, универсальный метод, который я использую с книгами, следующий: я беру книгу современного европейского профессора (в курсе по вещному праву это Van Erp “Property Law”, в курсе по гражданскому праву это Treitel “The Law of Contract”), разбираю вопрос, который планирую обсуждать со студентами, и далее сравниваю с решением, предлагаемым в ГК и в российской практике. На основе сравнения могу сформулировать задачу для решения. Интересно, но каждый год семинары проходят по-разному.

Иностранную литературу я редко рекомендую изучать студентам, так как у них не всегда есть к ней доступ. Иногда приношу на флешке книги; Р. Зиммерман (R. Zimmermann) “The Law of Obligations” ежегодно рекомендую, но потом в ходе занятий вижу, что студенты не читали рекомендованного. Это упрек не студентам, а скорее системе российского образования, так как студенты перегружены. Например, в английских университетах за год надо освоить 6 курсов, а у нас – около 12. Расписание настолько плотное, что на чтение литературы у многих не хватает времени. Кроме того, у нас небольшие стипендии, и многие студенты вынуждены еще и работать.

Несмотря на все сложности, я верю, что те, кого истинно заинтересовала юриспруденция, найдет время на все и состоятся как специалисты.

Дмитрий Опарин

Со студентами мы, во-первых, читаем работы Клиффорда Гирца, в частности его книгу «Глубокая игра: заметки о петушиных боях у балийцев». Кроме этого, мы читаем книгу антрополога Майкла Джексона «Что такое экзистенциальная антропология», а также его текст “Whose Human Rights?” (глава из монографии “Existential Anthropology”), который меняет представление как о правах человека, так и об этике, в том числе об этике исследователя. Он говорит, что очень часто о правах человека говорят те, у кого эти права есть, от имени тех, у кого этих прав нет. А также о том, что антропология до сих пор остается колониальной. Деколонизация науки, в частности в России, крайне важна. До сих пор исследователи говорят от имени мигрантов, сельских жителей, татарских имамов, эвенков или якутов, так что у нас не хватает равноправия голосов.

14 мая, 2020 г.

Окна роста