Люди, которым не все равно

Гудова Елена Алексеевна

Младший научный сотрудник Лаборатории экономико-социологических исследований

Решетеева Регина Игоревна

Младший научный сотрудник Лаборатории экономико-социологических исследований

Не согласен – критикуй, критикуешь – предлагай,

предлагаешь – делай, делаешь – отвечай!

Высказывание приписывается Сергею Королеву

Когда объект приходит к исследователю

Кажется, социальные науки всегда претендовали на какое-то объективное знание о своем предмете, даже если кокетливо прикрывались субъективностью автора. За любым исследованием стоит какой-то вопрос, и субъективное начинается с того, почему этот вопрос, собственно, нас беспокоит. И отношения с этим беспокойством, конечно же, разные – эмоциональные и не очень, едва окрепшие или выдержанные по времени, дающие постоянный приток энергии и драйва или полностью выматывающие. Что кажется похожим, так это способ разрешения возникшего беспокойства – идти в поле (цифровое или аналоговое) и смотреть: что же оно подкинет?

В подобном раскладе есть важный нюанс: очень редко – а может, и вовсе никогда – поле приходит к нам само, стучится в дверь и говорит, что пора бы, вообще-то, о нем подумать и делом заняться. Со Смоленском случилось именно так.

Осенью 2018 года на ящик Лаборатории экономико-социологических исследований пришло письмо от Дениса Никитаса из Смоленска, который интересовался уже поутихшими Социологическим клубом «Город» и Летней социологической полевой практикой, писал, что и у них есть социальная и культурная антропология, и в целом говорил, что Смоленску и его местным сообществам страшно хочется стать объектом для подобного исследования.

Страница Креативного пространства ШТАБ [1] в ВК оставляла смешанное впечатление классического «третьего места» в городе и квартирника для своих, а сам Денис, как оказалось, успел написать еще нескольким активным участникам вышкинских экспедиций и даже предлагал сделать Смоленск целевым регионом в 2019 году. И все это с тем же посылом: вы – исследователи, мы – интересные, так чего зря время терять? А чтобы склонить в свою пользу чашу, Денис выслал список актуальных для них тем, где были гражданские инициативы, неформальная экономика, деятельность самозанятых, sharing economy и куча другой терминологии (и в ряде случаев – даже со ссылками!), которую можно видеть в хороших ВКР и курсовых работах по целому спектру социальных и общественных наук. А еще список активных жителей, которые сами запустили или продолжают поддерживать различные начинания в городе.

Очень, очень редко поле к вам стучится и просит поисследовать себя. И совершенно невероятна ситуация, когда поле мыслит себя уже в категориях исследователя. А может быть, оно и не так уж редко; а все просто потому, что правда и власть в глазах смотрящего, и выстроенная в академии оптика не всегда готова отказываться от изначального преимущества языка и дистанции.

Откуда берется такая проактивность и какие за ней стоят истории? С этим вопросом мы написали заявку, провели предварительную серию семинаров с участниками (среди которых – и это уже не казалось совпадением! – был невероятно активный смолянин) и поехали изучать город.

[1] Полное название – это «штаб людей, которым не всё равно».

Знакомство с городом и его жителями

Город встречает нас огромным рекламным плакатом, завешивающим порядком обветшавшее, но все-таки красивое здание церкви. С плаката улыбается Патриарх в полном одеянии. Созвучна изображению надпись на плакате: «Смоленский край – земля Патриарха». «Да, Кирилл с наших краев», – гордо замечает таксист, взрослый седой мужчина. Потом, правда, он пожаловался на упадок и мечтательно расспросил про Москву и зарплаты, которые «не то что в Смоленске». Мы же вкратце рассказали ему про нашу экспедицию и про места, которые мы планировали изучать. Таксист узнал одно из них: иногда он отвозит или забирает оттуда гостей. Но сам он туда не ходит: «Когда мне ходить – все время на работе». Немного подумав, он отметил, что еще и название у этого места крайне неудачное – «ШТАБ», как будто занимаются какими-то военными делами.

Ничего военного в ШТАБе мы не обнаружили: ни планов захвата, ни стратегических сессий. Помещение в жилом доме напротив Смоленской крепости не производило впечатления креативного пространства, к которым мы уже успели привыкнуть в Москве. Вместо «Стрелки» или «Артплея» в миниатюре мы увидели уютное, почти домашнее пространство. На входе нас ждала кофейня и небольшие стенды с hand-made-товарами: тряпичными бахилами, экологическими трубочками, блокнотами, вареньем местных производителей. Стены захватили полки с книгами, вместо картин – цитаты с монстраций, первомайских ироничных шествий.

ШТАБ стал локальной точкой роста для Смоленска, местом, где встретились активисты, волонтеры, неравнодушные к городу, и интересующиеся горожане. Лекции, проекты, инициативы ШТАБа – все это формы провозглашения своего права на город, о котором писал Анри Лефевр. Согласно его идее, горожане видят в городе объект привязанности, среду, которую можно и нужно менять. Однако это право часто забирают те, у кого больше ресурсов, – государство или бизнес. У активистов же свое представление о городе: это не земля Патриарха или муниципалитет местных властей – Смоленск принадлежит горожанам.

Там, где у людей нет способности влиять на окружающее их пространство, не возникает и локального сообщества, ведь если ты не можешь менять место вокруг себя, откуда взяться более масштабным проектам?

Ощущение собственного пространства может зачастую быть маркером представлений о справедливости, ведь разбитые дороги не только говорят о запустении и городских проблемах, но и подсвечивают проблемы неравенства. А сломанная детская площадка, на которой опасно играть, воспринимается как городское продолжение личной бедности. В попытке вернуть себе право на город и решить актуальные для него проблемы активисты выстраивают дистанцию по отношению к представителям власти. Зачем им это нужно? Во-первых, «чтобы не мешали». Активисты «заняты делом»: они реализуют понятные и нужные проекты, находят пропавших людей, запускают экологические кампании. Пытаться провести подобную инициативу через официальные бюрократические процедуры – все равно что подниматься по идущему вниз эскалатору. Из интервью в интервью нам рассказывают примерно одну историю: «Мы не сидим на заседаниях, не согласовываем бюджеты и повестки, чтобы начальники на федеральном уровне остались довольны. Мы уже взяли на себя ответственность, начали действовать». Причем это не хвастовство, а скорее вынужденная проактивность: если не сделаешь сам, никто не сделает.

Во-вторых, активисты дорожат своей репутацией. Они не хотят быть посредниками интересов сверху, ведь это может закончиться профанацией, когда реальные проблемы, которые беспокоят сообщество, оказываются в тени искусственных объединений, занятых повесткой сверху. Но бюрократическая логика управленцев вряд ли станет толчком для локального активизма. Участвовать в решении проблем города должны люди, которых эти проблемы касаются. Так, Смоленщина давно уже стала регионом послевоенных проектов и культурной дружбы с Беларусью. На них выделяются гранты, ежегодно проводятся десятки патриотических мероприятий, но ведь, как сказал один из информантов, «хочется делать то, что хочется, а не на что деньги дают».

Подобная автономия внутри границ города порождается одновременно ресурсными ограничениями и отказом от денег и любой другой материальной помощи – чтобы не вступать в отношения обмена и тем самым не зависеть. Как сами активисты, так и жители города интерпретируют подобное отсутствие отношений как идентичность от противного – не ассоциироваться с властью, чтобы не быть «заодно». Реализуя свое право, активисты строят город вместо властей, а не вместе с ними.

Активизм на бумаге и в действии

В последние годы государство активно стимулирует развитие волонтерства и добровольческих движений. Моральная максима помощи и небезразличия, воплощенная в волонтерстве, сплачивает людей, укрепляет солидарность. Теория и опыт доказывают, что нормы взаимопомощи – фундамент гражданского общества. Поэтому представители власти заинтересованы в развитии культуры волонтерства: чем больше людей, которые готовы помочь, тем лучше для общества.

Но в этой картине появляются серьезные изъяны, если наложить государственную политику на программу укрупнения региональных центров и оптимизацию штата: вместо двух деревень с двумя больницами – один сельский центр с одной больницей. Государство учится экономить и оптимизировать, и в этом нелегком деле особенно важны те, кто готов подхватить подобные задачи если не за бесплатно, то за сильно дешевле.

Что мы имеем на местах? Волонтеры не столько помогают, сколько закрывают вопросы, которые государство отказывается решать. Например, лечат стариков в сельских районах, куда не может добраться скорая из-за отсутствия дороги. Государство благодарно: в 2018 году волонтером года стал смолянин Антон Коротченков, автор проекта «Здоровое село». Но, с точки зрения активистов, государство прикрывается волонтерами. Победа волонтерства – все равно что «расписаться в собственной несостоятельности», по словам одной из информанток. А между тем программы волонтерства только растут: людей больше, направлений больше. Волонтерство и благотворительность – это «заплатки» в корабле, у которого везде щели.

Направления деятельности НКО отражают государственные приоритеты, и это не совсем то гражданское общество, которое должно получаться в теории. Инициативы для НКО должны идти снизу, когда жители готовы брать ответственность за какие-то вопросы. Давайте финансирование – и мы сдадим все необходимые отчеты. А если инициативы мимикрируют под выстроенный государством курс, можем ли мы говорить об их подъеме? Едва ли, ведь смысл выхолащивается и требования к форме диктуют и содержание.

Свою деятельность активисты мыслят как реакцию на «бюрократическое безразличие»: они закрывают лакуны, которые государство сознательно не замечает. Объясняя позицию представителей власти, наши информанты отмечали, что основная причина «безразличия» не в злом умысле или произволе, а в стремлении «не быть наказанным» и «не быть замеченным» со стороны представителей власти. Фантомными проектами легко отчитаться, а вот поддержка реальных инициатив сложнее в администрировании и сопряжена с рисками в отчетности. Опасаясь «наказания» от федерального центра, региональные чиновники предпочитают удобные для отчетности, но безжизненные социальные проекты. Поэтому в Смоленске сложились два режима активизма: общественные инициативы на бумаге и реальные попытки «перестроить город» самостоятельно.

Когда исследователь возвращается от объекта

В Смоленске за неделю мы собрали более шестидесяти интервью с теми, кто, выражаясь прилипшей к экспедиции метафорой известного фантазера, пытается «вытащить себя за волосы из болота». Почему они это делают? Почему не уедут в такую близкую Москву или просто не оставят это все? С одной стороны, это переосмысление себя в городе, своих отношений с ним, попытки сказать, что это город для людей и про людей. Это такой город, где не нужно ждать, что за тебя кто-то придет и сделает (хотя помощь и пригодилась бы), где можно сделать самому (и тебе не будут в этом мешать). С другой стороны – это переосмысление не только своего права, но и своих желаний и потребностей, ведь «если бы мы не делали это, мы бы просто со скуки тут умерли...». Это город, где хочется найти место воображению и свободному творчеству, которые точечно живут в ШТАБе, кофейне Aeblehaven, дизайнерских пространствах «Среда» и «Дом молодежи», клубе «Мамин досуг», экологических проектах Ирины Ефимовой, невероятно сложной и важной поисковой работе «Сальвара» и множестве других небольших проектов.

На итоговой презентации результатов экспедиции в ШТАБе собралось полное помещение жителей, которым было интересно узнать, что москвичи увидели в их городе. И мы рассказали – про небольшие благотворительные начинания, точечные, собранные буквально на коленке музыкальные и литературные события, буккроссинг, «третьи места» (которые для города на самом деле первые) и другое, что нашли и поняли. Нам говорили, что это все как-то учебно и далеко от жизни, что нет исчерпывающего списка всех инициатив, а мы не называем героев по имени. Но ведь в этом и задача жителей: проявить немного активности и сделать первый шаг навстречу тем, кто уже по-другому воображает свой город, разве нет?

Еще со студенчества помнится, как кто-то из старших коллег пошутил: «Социологи занимаются социологией того, чем на самом деле хотели бы заниматься». Это здравая ирония, ведь если вопрос цепляет, им заниматься намного проще и интереснее. Правда, с небольшой оговоркой: все-таки важно иметь в виду, что есть я – человек и я – исследователь и они могут различаться.

Академическая наука учит разделять исследовательские и социальные вопросы, объективно наблюдать и делать выводы. Но должны ли мы в действительности их разделять? Что произойдет, если эта граница станет пунктирной?

Обратно в Москву мы возвращались, обсуждая, каких невероятных людей мы встретили и как здорово, что они есть у города, а город – иногда у них. Конечно, возвращение в Москву и новый учебный год накрыли новыми и срочными делами, проектами, статьями, а участники постепенно разбежались по дипломным и курсовым работам на разные темы. Перехода в публичную социологию не произошло. Но ведь нам и не нужно спасать Смоленск – он уже в надежных руках. А куда дальше заведут нас собственные вопросы и темы – большая интрига, подобная той, которая возникает, когда поле неожиданно стучится в дверь.

27 апреля, 2022 г.