Томская область

научный сотрудник Института гуманитарных историко-теоретических исследований имени А. В. Полетаева (ИГИТИ)

Сложно решиться поехать с экспедицией в свой родной город. Эта сложность – сразу двух видов: сентиментальная и методологическая. Сентиментальная сложность в том, чтобы смотреть глазами исследователя на то, что ты любишь и не можешь от себя отделить. Методологическая – ровно в этом же. Чтобы отправиться в Томск, мне нужно было понять, что такое «оптика исследователя томского интернета» и где мне начинает мешать близость к объекту, а где, наоборот, помогать. Итак, я расскажу о том, что помогло мне настроить исследовательскую оптику и узнать что-то о городе. Затем – о том, какие ограничения и возможности это дало для исследования. И в конце – о том, что удалось (и/или удается) узнать благодаря этой близости, а что – нет.

Рефлексия

Я занимаюсь интернет-исследованиями. Это область знания на границе социальных и гуманитарных наук с большим интересом к эмпирическим исследованиям и общественно-политической повестке. В центре ее внимания – интернет как явление и исследовательский объект. Последние несколько лет фокус моего интереса – история интернета в разных городах России. Этой теме и были посвящены экспедиции, в частности экспедиция в Томск. Когда меня спрашивают, почему я занимаюсь именно этим, рано или поздно мой ответ упирается в то, что я выросла в этом городе.

Интернет в Томске всегда был особенным, томичи об этом знали и многие гордились этим. Там была сеть Тонет: похожая на локальные сети, но размером с целый город. Доступ к ней был недорогой (240 рублей в месяц), с неограниченным трафиком внутри Томска. Пользуясь Тонетом, можно было продолжать сидеть на местном форуме, в библиотеке, на сайте художников или фотографов, да еще на одном из сотен внутренних ресурсов. Тонет не был замкнут внутри себя: заплатив немного больше, можно было выйти во «внешний» интернет. При этом у меня не было домашнего интернета, поэтому любой выход «в интернет», локальный или внешний, был, в общем, праздником. Само это отсутствие интернета (который был у многих одноклассников) заставило меня интересоваться тем, почему это так устроено и что такое интернет.

Было и немало источников знания о компьютерах и интернете, и во многом из-за особенностей Томска я была окружена ими с детства. В Томске было три газеты о компьютерах, и я читала две из них каждую неделю. Исследователем в Томске стать эмоционально легко: здесь едва ли не четверть горожан учится или работает в университете, что-нибудь изобретает и обсуждает. Эта особенность влияет и на идентичность: многие томичи патриотичны, интересуются историей, и, когда ты понимаешь свой интерес и к городу, и к изобретательской культуре, кажется, что весь мир тебя поддерживает. Наконец, мои родители, каждый по отдельности, занимались до распада СССР тем, чем я интересуюсь сегодня, – историей и человеко-машинным взаимодействием. Строго говоря, человеко-машинное взаимодействие (human-computer interaction) – это область социальных исследований, и интересы моего папы были со стороны инженера, а не социального исследователя, но долгое пребывание в одном доме с компьютерами, перфокарты, найденные как артефакты из важного прошлого, – все это составляло часть моего интереса к технологиям.

Конечно, даже из этой конфигурации интересов все еще тысячи путей, кроме интернет-исследований. Но, помимо личной истории, любой исследователь в какой-то момент соприкасается с миром наук, и что будет дальше – уже вопрос не только личной рефлексии, это вопрос, укорененный в эпистемологической и социальной проблематике, которые связаны с исследовательским полем и происходят из него. Например, направление Internet Histories сейчас больше сосредоточено на локальных историях. А наш фокус именно на городах связан с тем, что в СССР и России 1990-х не было общенациональной сети. Но если бы я не смогла определить с самого начала, почему мой личный интерес связан с городом, едва ли у меня получилось бы объяснить, например, почему вообще стоит изучать именно городской интернет (ведь вроде бы интернет – это глобальная штука). Нередко о таких особенностях исследователя принято говорить как об ангажированности, поэтому, конечно, возникает вопрос об объективности.

Объективность

Как вы понимаете, сложно в такой ситуации быть объективным. К счастью, как подробно описывают, например, Питер Галисон и Лоррейн Дастон, объективность – не единственная и далеко не главная научная добродетель. Вместе с ней есть стремление к идеалу и истине, а если речь идет о социальных науках, то нередко и идея социальной справедливости, понятой согласно какой-нибудь из теорий справедливости.

Идея объективности предполагает, что инструменты исследования настроены так, чтобы вмешательство человека было минимальным. Но как может быть минимальным вмешательство экспедиции, приехавшей расспрашивать о локальном интернете? Ведь хотя многие люди интересовались этой историей и до нас, для большинства собеседников сам призыв задуматься об истории интернета в городе был новым. А значит, уже ответы на наши вопросы в интервью начинали влиять на поле. Для социологов это понятное явление, которое описал еще Энтони Гидденс, назвав двойной герменевтикой.

Сами историко-социальные исследования очень сильно меняются в зависимости от того, где и с какой точки зрения к теме подходят авторы. Одно дело – история войн и королей, другое – история повседневности, третье – история организаций и технологий. Современная история интернета – это история и технологий, и организаций, и людей, и материальных артефактов. К сбору и анализу каждой составляющей истории мы подходим с разными инструментами. И только соединение всех элементов позволяет собрать описание и объяснение, которое становится достоверным.

Наконец, объективность в любой экспедиции всегда под вопросом, как только вы выходите из архивов и начинаете общаться с людьми. Едва вы звоните первому информанту и говорите, что вы из Москвы, он смотрит на телефон с подозрением. И хотя мы с коллегами прорабатываем ответы на самые каверзные вопросы, ничего с этим подозрением не поделать.

Но это уже другая проблема – централизации знания, которая есть как в жанре экспедиции, так и в самом подходе к знанию как чему-то, что добывается людьми с определенными интеллектуальными инструментами и чего нет у других людей. Но с объективностью все более или менее ясно. Если с полем исследования сложные отношения, а само изучение предполагает контакт с людьми, стоит оставить добродетель объективности и стяжать другие. Благо они тоже есть: можно разглядеть особенности конкретного случая, создать плотное и насыщенное описание, не убегая от разных взглядов и человеческих факторов, а, наоборот, приближаясь и изучая и их тоже. Наконец, можно обратиться к количественным подходам или восстановить эпистемическую справедливость там, где она разрушена: собрать максимум знаний о том, что было в тени.

Дистанция и даже немного колониальность

Конечно, когда мы говорим об экспедиции из Москвы, то каким бы ты ни был томичом, в данном случае ты становишься эмиссаром централизованного знания. Это значит, что ты привозишь с собой московские инструменты для фиксации наблюдений, разворачиваешь свои шатры, расспрашиваешь местных, этому месту не принадлежа. Единственное утешение в этой ситуации – что любое познание начинается с этого: мы отстраняемся от объекта своего интереса, чтобы увидеть его с помощью дистанции, с помощью научных инструментов.

Это простое соображение, которое сосуществует с наукой с самого начала, позволяет перефокусироваться на то, как именно будет происходить экспедиция и кто и что от нее узнает. Томск был последней из наших поездок, и после Казани, Тюмени, Воронежа, Переславля-Залесского, Арзамаса мы уже постепенно научились делать так, чтобы знание не полностью вывозилось в Москву: встречаться с коллегами, журналистами и заинтересованной публикой, устраивать публичные лекции, вести блог о поездке, чтобы люди понимали, что и зачем мы делаем.

Но, конечно, это не решает проблем в полной мере. И даже никакой интернет не помогает справиться с чудовищной централизацией знания. Происходит она не из Садового кольца Москвы, а из того, что мы оформляем свой интерес к России как к чему-то отдельному от себя, как будто между настоящим знанием и полем, из которого оно прорастает, – провал, который не позволяет самим понять про себя что-то важное. Нужно ли как-то менять такое положение вещей? Вопрос не для этого очерка.

Но для Томска этот вопрос всегда был важным: там возникало в XIX веке движение сибирского областничества, которое отстаивало автономию Сибири как отдельной от России территории. Оно опиралось не только и не столько на экономические возможности (нефть еще не играла той роли, что сегодня), не имело большой инфраструктуры (едва появилась железная дорога). У областничества были основания, отчасти похожие на сегодняшнюю критику колониального подхода, но в ту эпоху, когда никакой критики колоний быть не могло. Идея была не в том, чтобы вернуться к корням или искать какое-то скрытое знание, а в том, чтобы выстроить свою идентичность, работая с тем знанием, которое есть, в том числе и благодаря большой империи. Можно ли сегодня ориентироваться на такой подход? Едва ли, но его точно стоит иметь в виду, ведь проблемы сегодняшней централизации знания возникли не в ХХI веке и имеют свою историю в разных городах России.

А пока мне пришлось смиряться с тем, что отчасти дистанция по отношению к объекту изучения, которая была в начале, только вырастет. Правда, для познания это имеет свои плюсы. Особенно если рассматривать эту дистанцию как возможность. Возможность узнавать что-то, что можно узнать только в напряжении между взглядом исследователя (всегда создающим дистанцию) и тем, с чем этот взгляд взаимодействует. И если принять во внимание все ограничения, получается, что это исследование – своего рода взаимодействие, а не фиксация свойств объекта. И это взаимодействие предполагает, что в процессе и исследователь, и метод, и изучаемый мир могут меняться.

Исследование

Экспедиция в родной город позволяет пережить роль исследователя как медиатора, посредника между разными мирами. И это хорошая возможность, имея в виду все описанные выше сложности, посмотреть на то, как разные виды знания противоречат друг другу, один на другой накладываются или дополняют друг друга.

Противоречия появились еще на этапе работы с архивами и кабинетной части исследования. Собрав участников в Москве, мы около месяца работаем с кабинетной частью: изучаем архивы, составляем таблицы, в которых каталогизируем все, что узнаем об интернете в городе, ищем собеседников для интервью. Работают над этим 12–15 человек: студенты, которые собираются в рамках проекта «Открываем Россию заново», коллеги из клуба любителей интернета и общества, с которыми мы придумали саму идею этого исследования, другие коллеги из ВШЭ, которые присоединялись к нескольким экспедициям, чтобы помогать с исследованием. В каждой экспедиции – несколько основных тем: история провайдеров, медиа, старого веба, компьютерные клубы, регулирование интернета. Во время экспедиций по исследованию интернета часть нашей группы занимается локальными медиа. И в случае Томска у меня возникла неожиданная сложность. Дело в том, что каждый томич с детства знает, что наши медиа – лучшие в России. Ну, одни из. Правда, они закрываются, меняются, но все же, видя свою медиажизнь изнутри, мы знаем, что наши журналисты и издания – не такие, как все.

Когда я увидела таблицу с онлайн-СМИ, то мои любимые ТВ-2, «Томский обзор», «Крошка Томск» и краеведческие паблики оказались вовсе не единственными. Первыми в списках онлайн-медиа были издания, похожие на те, что есть в других городах, – паблики с обсуждением чрезвычайных ситуаций, фотографии города, бьюти-блоги без всякой томской специфики. У меня был сложный выбор: начать рассказывать коллегам о том, что «на самом деле» Томск совсем другой, или попробовать довериться тому, что мы уже делали до этого в других городах. Например, так мы находили тюменских активисток, которые сделали карту сексистской рекламы на «Яндекс.Картах» и рассказывали с ее помощью людям, почему обнаженная женщина на рекламе шиномонтажа – сомнительное решение. В итоге изучение томских медиа в той же исследовательской рамке, что и раньше, дало очень интересные наблюдения над тем, как устроена медиажизнь. Это во многом стало возможно благодаря взаимодействию с коллегами из Томска – Еленой Фаткулиной, главным редактором «Томского обзора», историками ТГУ. Так, Елена предложила нам смотреть на городские медиа как на часть городской инфраструктуры, но если, скажем, светофоры создают среду для передвижения машин и пешеходов, то городские медиа – для обмена информацией и общения. А еще я не представляла себе до экспедиции, что издание «Томский обзор» выросло из томского же форума.

Но если говорить не только о медиа, но и об инфраструктуре интернета, именно в экспедиции удалось понять многое из того, что теперь становится объектом интереса для области Internet Studies. Так мы узнали, что провайдеры этого самого Тонета не просто договорились о том, чтобы снизить цену для жителей, но и потом построили точку обмена трафиком. И данные, которые передавались от сайтов к пользователям и обратно, физически не покидали пределов города, не переходили к серверам вне Томска. А значит, это было решение и техническое, и экономическое, но не только, ведь люди пользовались Тонетом, даже когда он стоил столько же, сколько «глобальная сеть». Мой коллега Леня Юлдашев продолжает заниматься историей инфраструктуры интернета в Томске и пробует понять, как были взаимосвязаны договоренность провайдеров об обмене трафиком, устройство Тонета как веба, то есть совокупности томских сайтов и сервисов, и действия пользователей.

Похожий сюжет о соотношении глобального и локального, но на материалах тех самых трех газет, что писали в 2000-е годы о компьютерах, стал отправным пунктом для наших исследований с Дмитрием Муравьевым. Проведя немало дней в архивах томских СМИ, мы смогли начать формулировать это в статье для журнала Internet Histories. А вот прямо сейчас пишем на тех же материалах статью в тот самый «Томский обзор».

Экспедиция в Томск завершила долгий разведывательный этап нашего большого исследования про интернет в разных городах России. Сейчас мы с коллегами собираем материалы для книги и пишем статьи, которые иногда основываются на томских примерах и материалах. Мы планировали сделать выставку в Томске по материалам исследования, но пока не выиграли грант. Уже не только я, но и другие участники экспедиции остаются на связи с Томском. И, кажется, эта поездка может иметь продолжение и стать чем-то вроде long-distance relationships.

12 апреля, 2022 г.